Календарь Морзе

«Жалость к себе» – ты, конечно, воспитан в ложной патриархальной парадигме «мальчики не плачут», но друзья-то видят!

«Завышенное чувство собственного достоинства» – вот тут не знаю… – засомневался Славик. – Это у тебя, по-моему, врожденный дефект, так же, как следующий симптом: «Необдуманные и импульсивные поступки».

– Что там дальше, друг Славик? – спросил заинтересовавшийся Адам.

– «Прерывистый сон и бессонница», – я свечку не держал, но выглядишь ты, откровенно говоря, не очень…

– «Синдром навязчивой идеи», – вот уж точно, навязчивой! А ты уверен, что эта твоя Анюта на самом деле была?

– А вот если я тебе сейчас в глаз дам, как ты поймешь, это на самом деле было или нет?

– У меня будет фингал! – ничуть не испугался Славик. – И он будет свидетельством материальности тебя. А ты от своей Анюты даже завалящего триппера не можешь предъявить!

Когда официанты собрали с пола битое стекло, а слегка протрезвевший Славик вернулся из бара, прижимая пакетик со льдом к свидетельству моей материальности, к нам присоединились Мартын и Марта, у которых было полчаса до очередного выступления. Марта пила только минеральную воду без газа, Мартын в последнее время стал позволять себе более радикальные напитки.

– И все же, – не унимался извинившийся, но ничуть не сожалеющий о сказанном Славик, – даже если предположить, что Анюта была…

Он на всякий случай отодвинулся от меня подальше и продолжил:

– Как утверждают ученые, любовь не может длиться больше трех лет! По физиологическим причинам.

– Действительно? – спросила Марта.

– Если бы этот хулиган не попытался так грубо и неинтеллигентно скормить мне эту познавательную вырезку, – укоризненно покосился на меня Славик, – чем привел ее в совершеннейшую негодность, я бы зачитал вам список гормонов, или феромонов, или мормо… Нет, мормоны не оттуда. В общем, той органической химии, которая перестает вырабатываться по истечении гарантийного срока любви. После этого любовь требует замены на новую.

– Славик, что ты несешь? – устало спросил я.

– Это не я, это наука, Антох! «Стара любовь моя, стара! Пора менять ее, пора!» – запел он, дико фальшивя.

Марта и Мартын синхронно скривились, а я и ухом не повел. Я и не такое слышал.

– А что? Возьми вон за Мартой приударь! Мартын, ты не будешь против, если наш общий друг Антон будет строить куры твоей прекрасной сестре?

– Слав, а чего бы тебе не спросить это у Марты? – удивился Мартын.

– Я ее робею, – признался Славик, стараясь не глядеть на сидящую тут же девушку.

– Слав, ты нажрался, – сказал я с досадой.

– Да, я нажрался! – пьяно мотнул головой Славик. – Но это не отменяет моей правоты в целом! Извините, мне надо отлить…

Славик нетвердыми шагами устремился приблизительно в направлении сортира.

– Извините его, Марта, – сказал я.

– Ничего, Антон, я не обиделась, – сказала она своим глубоким красивым голосом, – и нет, я не буду против!

– Э… – растерялся я.

– Я ответила на вопрос, который не решился задать мне Вячеслав, – сказала она и замолчала величественно.

Вот и понимай как знаешь. Честно сказать, я ее тоже немного робею – осталось в ней что-то не от мира сего, хотя тот факт, что еще недавно никакой сестры у Менделева не было, помнил, кажется, один я.

Мартын с обретением сестры заметно изменился – как будто нашел что-то… Или, наоборот, потерял. Он стал галантен, разговорчив, развязен и смел с женщинами. Видел его лапающим по углам стриптизерок, а может, и не только лапающим – во всяком случае, все чаще между выступлениями Марта сидела у нашего столика в одиночестве, потягивая минералку из высокого бокала. Новый Менделев был заметно счастливее старого, но нравился мне меньше. Он стал небрежен в исполнении, чего никогда не позволял себе раньше. Я замечал, как недовольно косится на него в эти моменты Марта, пытаясь сгладить впечатление собственной виртуозностью.

Я мог бы остаться, но предпочел откланяться и пошел на работу. Там я был хотя бы формально на своем месте. Зря Чото так расстраивается – все мы немножко чье-то оборудование.

– …Всемирный день юзабилити! Это праздник удобства использования. Некоторые всерьез думают, что мироздание существует для того, чтобы они им пользовались.

А мирозданию просто надо чем-то удобрять почву…

Жизнь в городе засосало в новую нормальность, в которой розово-сине-лиловое небо и бессмысленность вопроса «когда?» стали привычными. Никогда не подумал бы, что человек может жить без времени, но оказалось, что это легко – достаточно отказаться от памяти. Каждый крутился в своем персональном цикле последовательности – встал-поел-сходил-на-работу-пришел-выпил-уснул. Все, что в него не входило, постепенно исчезало из реальности. Мироздание протухло, как рыба у палатки, и теперь его постепенно сжирали какие-то муравьи.