Калигула

Однако этого времени ему не было дано. И никто не написал, как оно было урезано. Но веками крестьяне и пастухи в этих горах продолжали рассказывать, что на дне этого озера лежит чудесный корабль, а то и два, потому что сети рыбаков рвутся, задевая за что-то, и в них попадают странные и ценные обломки.

Что они были правы, выяснилось только в 1928 году, когда появилась оригинальная сложная техника, чтобы опустить на дно прибор и откачать воду в древний канал. Постепенно из грязи появился огромный ободранный, но чрезвычайно прочный деревянный остов длиной более семидесяти метров так называемого «первого корабля», и все с удивлением увидели на нём развалины каменного здания. Потом чуть поодаль обнаружили корпус «второго», такого же огромного и разрушенного. Но была видна жёсткая конструкция, превосходящая всякое воображение, построенная по таким передовым технологиям, что удивила историков кораблестроения и морских инженеров. Этот таинственный всплеск судостроительного искусства вызвал большой интерес, вокруг него поднялся шум, а потом обнаружилось, что первый корабль имел два огромных кормила, но у него не было ни вёсел, ни паруса. Второй же имел уключины и места для шестидесяти гребцов — на таком-то маленьком озере. Что же всё это означало? Кто построил эти корабли? И кто их потопил? Археологическая загадка. История безосновательно хранит об этом полное молчание.

А потом на этих остатках нашли свинцовые части. Когда их отмыли от ила, на мягком металле проявилось чётко выдавленное клеймо строителя, которое легко читалось, и императорский знак: «Gajus Caesaris Aug Germanic...»

Легенда озера связалась с именем молодого императора. Но враждебная историография и художественные романы создали до безумия низменный образ Калигулы, и никому не пришла в голову честная и вообще-то простая мысль — серьёзно изучить его личность и цели, с которыми он хотел построить два таких необычайных, роскошных корабля, не имеющих аналогов в нашей культуре. Вместо этого было сделано глупое предположение, что корабли имели военное предназначение или готовились для безумных кутежей. Как будто археологические данные можно без разбору приспособить к двум столь разным целям.

Но в тот далёкий январский день Клавдий, мистический поэт, написал: «Священный корабль Ма-не-джет, медленно поворачивая вслед за луной на небе, представляет собой движение души. Знаешь молитву? “Tunc minor es, cum plena venis; tunc plena resurges, cum minor es; crescis simper, cum deficis orbe...”»[50]

Божество подобно неторопливому, всегда одному и тому же лунному циклу на небе: на первый взгляд удаляется и исчезает, но всегда при молитве людей снова возвращается и появляется во всей красе. «Имя, которое мы даём этому божеству, не имеет значения. Исида, Луна, Церера, небожительница Юнона, Кибела, Диана, Дива Яна, Дивиана, Люцифера (несущая свет), Артемида. Древние доряне звали её Лимнатис (богиня озёр); её звали Делия (рождённая на Делосе), Иллиция, Урания, в Финикии — Астарта, в Вавилоне — Милитта, в Греции — Селена, в арабских пустынях — Альят, в Египте — небесная царица Исида... Допустимо звать её любым именем, вызывать любым ритуалом, в любом облике... И она отвечает всем: “Вот я. Я, одно лицо всех богов и богинь. В разных обличьях, разными ритуалами, под всевозможными именами всё человечество поклоняется божественному Единству”».

Через сто лет — во времена императора-восточника Адриана, когда культ Исиды освободился от политического остракизма, — Луций Апулей, рождённый в Мадавре близ Карфагена, земли полемистов, философов и теологов, придумает для этой молитвы особый поэтический язык.

Но сейчас молодой император слушал слова поэта и спрашивал себя:

«Что такое религия? Попытка приблизиться к тому, чего нам никогда не понять?»

Но кто является природой всего этого, и где он находится? Бог? Может быть, божественно всё, что нас окружает? А что означает «божественно» ? Ох уж эти греческие философы! Какая сила или власть решила, что он проживёт эту тяжёлую и чудесную жизнь? А если кто-то властно решил всё это, до какой степени этот кто-то печётся о нём? Существует ли путь разумного бегства от тревог? Можно ли ожидать чего-то вроде справедливости? Или в несправедливости и насилии, слепых, как ветер или огонь, так же рьяно участвует и этот кто-то? Какое вообще значение имеют страдания одного человека? Служат ли они чему-либо? А если да, то чему?

Или всё, что знают люди, — это лишь маска, от страха наложенная на лицо неизвестности? Мы не знаем. Но хотим знать. А особенно хотим, чтобы наша жизнь стала не такой жестокой.

Тот жрец из Саиса говорил, что жизнь — это чистая энергия. Дать жизнь или забрать её — это как переливать воду: то она в одной чаше, то в другой. Чаша другого цвета, но вода-то одна и та же. «Ты не исчезаешь, — говорил он, — ты уходишь и возвращаешься». Тогда отец, которому жить оставалось считанные месяцы, спросил жреца, как будто зная это: «Но куда?»