Калигула

— Макрон тут, за дверью, — шепнул Каллист. — Просит принять его. Он заподозрил, о чём я тут говорю.

— Пусть войдёт, — велел император.

Уловив твёрдость в этой короткой фразе, Каллист скользнул к двери.

Серторий Макрон вошёл и без вступления сердито заявил:

— Я же говорил, мы слишком затронули интересы сенаторов. Кальпурний Пизон, Силан и Гемин строят заговор...

Каллист побледнел от удивления, а император спросил себя, кто же сообщил Серторию Макрону о его тайных расследованиях. Но потом подумал, что ещё есть время узнать это. Сейчас было важно, что Макрон своим криком обвиняет других, демонстрируя свою непричастность к заговору. И потому император не обратил внимания на притворный гнев префекта, и ощущение предательства сменилось буйной радостью оттого, что заговор раскрыт. Он ответил:

— Возможно, ты прав. Постараемся успокоить сенаторов. А в отношении тех троих представь мне доказательства.

Доказательства нашлись быстро от осведомителей Каллиста. И немедленно последовал приказ об аресте заговорщиков.

— Но Силану, который уже стар, обеспечьте домашний арест.

Сенаторы послушно начали судебное разбирательство, а изумлённый Рим разделился, обуреваемый противоречивыми чувствами. Но все (через несколько веков будут говорить: правые и левые) предсказывали, что заговорщикам надеяться не на что: с точки зрения римских законов их преступление слишком серьёзно.

Император, как сообщают историки, не пришёл в курию на суд. Фракция популяров воспользовалась случаем и не проявила жалости, а оптиматы в общей растерянности присоединились к обвинению с той же строгостью.

Гордый Юний Силан, как только понял, что партия проиграна и его власть кончена, не стал дожидаться вердикта и закрылся у себя в комнате. Его нашли через несколько часов после самоубийства; он действительно покончил с собой в полном молчании.

— Говорят, что, несмотря на возраст, он сумел сделать это одним движением... — доложил Каллист.

Императору вспомнилось, как Силан хвалил его за чистое греческое произношение, и это было тяжёлое воспоминание. Невозможно, старый сенатор слишком поспешил умереть, так как от мысли, что впервые придётся утвердить смертный приговор, император ощутил глубокую, неожиданную тоску и заявил:

— Сын Германика не платит смертью потомкам убийц своего отца...

И умилённые сенаторы приговорили Кальпурния Пизона к ссылке. Только молодой Гемин не вызвал снисхождения: в его жилах текла кровь Тиберия, эта наследственность, несомненно, сулила участие в последующих заговорах, и смертный приговор был вынесен единодушно.

— Его нельзя помиловать, он не может оставаться в живых, — пуще всех настаивал Серторий Макрон.

Но многие спрашивали себя, почему юноша так неуклюже защищался. Они не знали, что кое-кто приходил во мрак темницы к отчаявшемуся, перепуганному пленнику, замерзающему в этом подземелье, и принёс ему лучших фруктов и тёплое одеяло. А также шепнул, что постарается спасти его. И юноша упрямо молчал, пока клинок палача не опустился на его шею.

На следующий день Каллист закрыл за собой дверь и по секрету сообщил императору:

— Посмотри, Август.

С первого взгляда император узнал угловатый, тяжёлый почерк Сертория Макрона. Этот еле грамотный, но хитрый человек зачем-то отправил одному из своих офицеров письменный приказ: «Посоветуй мальчишке молчать для его же блага». Офицер повиновался Макрону, но потом без лишних слов отнёс записку Каллисту.

— Видишь? — сказал грек, нагнувшись к императору так, что тот ощутил его дыхание. — Макрон послал молодого Гемина на смерть, чтобы этот дурачок не смог разгласить, что его поддержали бы преторианцы.

Как всегда, Каллист был прав. Но с его стороны это была виртуозная операция: молодой внук Тиберия был выведен из игры, опасный Макрон оставил против себя неопровержимые улики, а неизвестный офицер в будущем упрочит своё положение, но будет всю жизнь связан с Каллистом. Звали его Кассий Херея.

Император посмотрел на лист и поднял глаза. Грек, пользуясь произведённым эффектом, скромно отступил и заявил:

— Кто предал один раз, не удержится от случая предать снова...

Он неподвижно стоял перед императором с подобающим иерархическим почтением, но с торжеством думал, что император остался один и рядом с ним только он, Каллист. Грек оставил записку на столе.

Несколько дней император не возвращался к этой теме. Записка лежала в шкафчике. Но к концу безмятежного месяца мая он велел позвать префекта Макрона и спросил его, любит ли тот Египет. Пока Макрон, которого и так уже не покидало беспокойство, колебался, император ласково объяснил, что собирается пожаловать ему богатую, завидную, но вполне заслуженную им должность префекта этой императорской провинции со столицей в великолепной Александрии.

— Хочу передать её в твои руки, — признался он. — Ты должен навести там порядок после погромов и воровства Арвилия.

И улыбнулся своей милой улыбкой без морщин. Крайне встревоженному Макрону показалось, что он чуть ли не тяготится этим; император как будто просил: «Сними с меня эту обузу».