Калигула

Ещё до наступления ночи весь Рим уже говорил о золотых кораблях в императорских садах. Но влиятельнейшая каста народных жрецов, высшая коллегия четырёх, авгуры, предсказывавшие будущее по полёту и пению птиц, священная коллегия квиндецемвиров[53], в критические моменты советовавшаяся с древнейшими Сивиллиными книгами, — все те, кто уже видел загадочный и представляющий серьёзную конкуренцию храм Исиды на Марсовом поле и не собирался терпеть подобного, сказали, что в Риме происходят странные вещи:

— Эти мраморные корабли держит на поверхности какая-то египетская магия.

Их тревога усиливалась, потому что молодой император не особенно интересовался римскими религиозными обрядами, в то время как Август в своё время, в отличие от него, устраивал грандиозные религиозные церемонии и богато одаривал римские традиционные храмы.

— Император подражает Юлию Цезарю, который сам не приносил жертв богам и другим не велел, — с упрёком проговорил один старый жрец. — Когда он вернулся из Египта после той истории с Клеопатрой, его ум опаснейшим образом переменился...

Вскоре всем стало известно, что на холмах за Арицией, на берегу озера, покоящегося на опасном заснувшем вулкане, развернулось таинственное масштабное строительство. Туда сходились плотники с окрестных гор, приезжали корабельные мастера из Мизен, из Тарента, даже из Александрии, там выгружали столетние стволы деревьев, огромные колонны, горы черепицы. К озеру никого не пускали, но, поднявшись на склон горы и прячась от часовых за деревьями, можно было увидеть густо населённый лагерь этих странных людей. Они усердно работали с утра до ночи и разводили большие костры. Они уже возвели на берегу какое-то гигантское деревянное строение и продолжали работать.

Наконец как-то утром пастухи из Ариции и Ланувия прибежали с криками, что гигантское строение соскользнуло в воду и поплыло — это оказались два корабля. А этого партенопейца Евфимия, что приставал ко всем девушкам, видели в винных погребах, где он покупал вино для своих людей.

ПРИГЛАШЕНИЕ В ПАЛАТИНСКИЙ ДВОРЕЦ

Вскоре пятидесятилетний сенатор Кальпурний Пизон, «племянник отравителя», решил снова жениться — на молодой женщине, известной своими чудесными формами («её тело для многих не таит секретов», — похотливо шепнул Каллист), которая, со своей стороны, заканчивала поспешный развод.

Грандиозное состояние Пизонов, как повторял весь Рим, во времена старых процессов спасла Новерка. Поэтому свадьба прошла пышно, собрались все оптиматы, а популярам она показалась наглым политическим вызовом. Один из осведомителей донёс Каллисту, где Кальпурний Пизон встречается — по-прежнему весьма часто — с сенатором Юнием Силаном и рассерженным префектом Серторием Макроном для тайных бесед.

— Это невыносимо, — высокомерно говорил Кальпурний. — Приходится величать Августом двадцатисемилетнего мальчишку.

А другие намекали, что «мальчишка» не слишком осмотрителен:

— Он передвигается с лёгким эскортом, ему нравится скакать по полям...

Императору вспомнился дворец в Антиохии — как из внутренних комнат слышится голос отца и сенатор, большой друг Тиберия, тяжело поднимается по ступеням лестницы. Старая, ужасная история повторялась вновь. Из всего Рима в этой опасной интриге можно было положиться только на единственного человека — престарелую Антонию. Но Антонии не было. Однажды вечером она сказала:

— Судьба была добра ко мне. Предпочитаю, чтобы всё закончилось сейчас. Не хочу продолжать жизнь ценой страданий.

Её нашли утром: она сладко спала на своём аккуратном ложе и улыбалась. Её не решились окликнуть. Потом одна верная рабыня коснулась госпожи рукой и в замешательстве прошептала:

— Она совсем холодная...

Император испытал непомерную тоску, захватывающее дух ощущение одиночества, совершенно неодолимое желание отомстить. Но никак не отреагировал на ядовитый рассказ Каллиста, а подумал и в конце концов, одинаково удивив как популяров, так и оптиматов, пригласи Кальпурния Пизона с супругой в императорский дворец. Знатность, могущество, опасность этой зловещей фамилии были таковы, что приглашение показалось знамением мира после старой трагедии, а возможно, выдавало тайный страх.

Соблазнительнейшую супругу звали Ливия Орестилла. И как только она ступила на порог императорского триклиния, сверкая драгоценностями на шёлковой коже, глаза всех самых влиятельных в Риме мужчин — с необычайным разнообразием тайных фантазий — обратились к ней. Вошёл император. Он прошёл мимо выстроившихся в два ряда приглашённых, приблизился к красавице и коротко вполголоса поговорил с ней: сказал, что её красота заслуживает государственной власти.