Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

Он тотчас исключил сестер. Гемелла и Клавдия, которые несколько раз навестили его уже во время болезни. Исключил врачей. Исключил Луция, который последние дни перед болезнью императора постоянно тренировался в цирке и ни разу не был с ним за столом. Кроме того, во время болезни он заметил через открытые двери, как Луций приказал подавальщику попробовать все, что он нес для императора на подносе. Луций много раз доказывал свою безграничную преданность. Оставались Энния и Макрон. Но эти оба заботились о нем с большим вниманием и любовью.

Император сидел в кресле и из-под прикрытых век ввалившихся глаз, как хищник в кустах, подкарауливал людей, которые к нему входили. Он расценивал каждое их движение, испытывал их, принуждая шуткой к тому. чтобы они первыми отпили из его чаши, но ничего не мог обнаружить.

Он перестал доверять всем. Стал подозревать всех. Страх проник в его мысли: повторится ли попытка отравить его?

Калигула вызывал в памяти почерневшее лицо Тиберия в Мизене. Заговоры против старика, Сеян и я с Макроном. Мороз пробегает по коже. И теперь то же самое против меня. Не только против императора жестокого и скупого. И это в награду за то, что я осыпал народ благодеяниями? Император вставал и ложился обеспокоенным, день его был наполнен страхом и напряжением, ночь, когда к ней добавилась прежняя бессонница, -- мукой.

Удивительно, только в присутствии Луция он чувствовал себя спокойно и безопасно. Император читал в его душе как в зеркале. Луций хочет многого, он хочет быть первым после меня. Он хочет быть для меня незаменимым. Он хочет жениться на моей сестре Ливилле. Вряд ли по любви, эта проститутка, равных которой нет, переспала уже с половиной Рима, со второй половиной еще переспит, а Луцием будет крутить, как ей вздумается. Но он хочет ее, потому что она сестра императора. Он хочет стать членом моей семьи. А почему бы и нет? А если он слишком зарвется, то я всегда знаю, как поставить его на место.

Император встал и, опираясь о палку, вышел на террасу, залитую осенним солнцем. В это же мгновение около него появилась Энния.

-- Тебе здесь лучше, мой дорогой?

Ее большие черные глаза щурились, прячась от косых лучей солнца, к которым император стоял лицом.

-- Да, мне лучше. -- Почему она моргает глазами? Почему смотрит с таким беспокойством? Почему вдруг потупила взор? Он смотрел на желтеющие дубы, на форум, кишащий людьми. И наблюдал за ней краешком глаза. -- Где Макрон?

Она опять отвела глаза:

-- Я не знаю, мой милый. Он ушел из дворца. -- Она кокетливо засмеялась. -- Не можешь без него обойтись?

-- А как ты без него? -- спросил он тоже шутливым тоном. Ему показалось, что ее белое лицо побагровело, но он не был в этом уверен, так как она повернулась к нему боком и подняла руки, поправляя прическу.

-- Противный ветер. Как я без него? Ведь ты знаешь, как я люблю тебя, как я с тобой счастлива.

-- Луций во дворце?

Она поправила прическу и повернулась к императору, прикрывая рукой глаза от солнца.

-- Он поехал в Таррацину.

Ага, в Анций, а не Таррацину, подумал Калигула.

-- Договориться о покупке виноградников для тебя...

Договориться с Авиолой об обмене виллы для Орестиллы. Хорошо. И как всегда, он быстро перешел к другому. Внезапно его заинтересовало состояние государственной казны.

-- Будь так любезна, моя прекрасная, пошли ко мне Каллиста, -- сказал он, возвращаясь в спальню. -- Здесь действительно сильный ветер.

Она удалилась.

-- Мне прийти с ним?

-- Не затрудняй себя, ты, наверное, устала, а цифры отравляют жизнь мужчинам, не говоря уже о женщинах.

Она показала ему в улыбке ряд блестящих белых зубов и ушла. покачивая бедрами. Он смотрел ей вслед нахмурившись. Всегда, уходя от меня. она улыбается приветливее, чем когда входит, подумал он. Но ухаживала она за мной самоотверженно, не спала целые ночи, сидела возле меня, глаза у нее слипались от усталости, она была белее молока... Но кто дал мне яд?

Императорский казначей Каллист вошел с охапкой толстых свитков в руках. Император видел учетные книги. но его мысли снова перескочили на другое.

-- Позови ко мне центуриона Дура, Каллист.

Через секунду в дверях стоял огромный преторианец. Император отдал ему приказ:

-- Тотчас же прикажи задушить моих поваров, подавальщиков и дегустаторов. Трупы закопайте на свалке. Все должно быть исполнено в течение получаса. Ты понял?

Дур поклонился и исчез. Сейчас же, иначе нельзя, уговаривал себя император. Потом обратился к казначею:

-- Я не хочу объяснений, Каллист. Только цифры. Окончательные цифры, как ты говоришь.

Высокий, тощий мужчина шестидесяти лет тупо, ничего не понимая, смотрел на императора, он почувствовал. как с ног до головы покрылся потом и подумал: даже Тиберий не начинал так. Калигула заметил испуганное лицо Каллиста. Нахмурился. Что он на меня уставился? Что его так удивило? Ведь я могу все. Все, что захочу. Он повторил вопрос. Каллист начал заученно, пересохшими губами:

-- В эрарии имеется шестьсот тысяч сестерциев. В твоей казне восемьдесят пять миллионов сестерциев...

-- Только сестерциев? Возможно ли? -- слабо произнес император.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука