Калигула, или После нас хоть потоп

-- Да. Это мой прадед. Он был сотворен из камня, а не из плоти.

Арривий вспомнил: после сражения при Тапсе, в котором Юлий Цезарь разгромил Катона и республиканцев, Катон пронзил себя мечом, чтобы не жить дольше, чем республика, которой он был предан всем своим существом.

Арривий отважился:

-- Твой род, мой Луций, был гордостью республики.

О боги, какое пламя вспыхнуло в глазах молодого человека!

-- Твой дед еще видел славу республики, твой отец...

-- Ну, договаривай, мой дорогой хозяин, -- улыбнулся Луций. -- Ведь мы здесь одни.

"Ах так, вот ты и попался, -- подумал дуумвир, -- за отцом идешь; ты республиканец в душе, хотя и солдат императора".

Луций зорко следил за лицом Арривия. Нет, нет, это не наш человек, это преданный слуга императора.

-- И я, господин мой, и я, -- шептал Арривий, -- я тоже держусь тех же мыслей...

"Ах, забавник, ты хочешь обмануть меня, -- подумал Луций. -- Но я вижу тебя насквозь и так просто не попадусь". И в Луций заговорил дипломат.

-- Да почиет благословение богов на нашем императоре. Тиберий -просвещенный правитель. Он укрепил империю. Дал ей железный закон. Мир, водворенный Августом, упрочается. Лучше воевать головой, чем проливать кровь сынов Рима.

Арривий пришел в ужас. Какой поворот! Под таким напором не устоять человеку, привыкшему мыслить лишь в скромных масштабах провинции. Арривий покорился. Он шумно перевел дыхание и, хочешь не хочешь, раскрыл противнику карты:

-- Воистину так, господин мой. Благодарение бессмертным богам! Любое изменение принесло бы вред...

Луций поднялся. Ему незачем терять времени с этим императорским слугой. Искренняя благодарность за угощение, оно было великолепно, благодарность за еще более великолепное общество, но он утомлен, долгий путь, радушный хозяин поймет и простит...

2

Фарс -- наша жизнь, но иногда

И ваша тоже, господа.

Пусть тот, кто жил среди обид,

Снося насилье и угрозы,

И счастлив был, смеясь сквозь слезы,

Пусть тот молчит.

А нам, чьи помыслы чисты

И души веселы, хоть животы пусты,

Нам нечего таить, и в этом наша сила:

Ведь мы живем затем,

чтоб вам не тошно было.

Всех веселить, всех развлекать -

без исключенья -

Таков, друзья, удел шутов,

их назначенье...

А что до ворчунов, свой век влачащих

тяжко,

То, коль им смех не в смех,

Пусть хватит их кондрашка!

[Стихи автора в переводе И. Мазнина.]

Голос Фабия Скавра, который на сиракузской набережной был мягок и вкрадчив, теперь на корабле показался Луцию резким, грубым, злым. Фабий в пурпурной тунике, перехваченной широким поясом, перечислял достоинства актеров своей труппы так, что все девять муз покраснели бы от зависти. Потом представил их публике, кружком расположившейся на палубе.

Ну а теперь, без лишних слов,

Своих товарищей представить я готов.

Вот -- плут Лукрин. Его цветущий вид

Вам ясно говорит, что прямо с потрохами

Он может съесть и нас,

и судно вместе с нами.

А это -- скряга Грав, готовый удавиться

За каждый асс... А эта молодица -

Волюмния. Хозяйка наша. Всех

Прошу похлопать ей за будущий успех:

Поскольку, вам скажу, ее подвластны воле

И роли юных дев, и старых сводниц роли...

Меня же -- Фабием зовут.

Я в труппе этой -- старшим.

Хоть пустомеля я и враль,

я весь к услугам вашим.

Зрители расхохотались. "Пустозвон", -- подумал Луций, наблюдая за Фабием. А в это время толстуха Волюмния, втиснутая в желтую тунику, жеманно раскланивалась на все стороны.

Как видите, немало нас прошло

здесь перед вами.

Фарс -- наша жизнь: об этом вы,

надеюсь я, едва ли

Забыли, но не лишне мне все это повторить,

Чтоб после представления

Вам было легче нас благодарить...

Аплодисменты раздались тотчас же. Аплодировала команда корабля, аплодировали воины, даже Симка хлопала лапками по мачте, только Луций смотрел не шевелясь. Он внимательно разглядывал Фабия. Жалкие стишки, чушь какая-то, но как их читает этот комедиант! Будто Эсхила. А этот жест! Просто царский. Да... этот парень умеет куда больше, чем кажется...

Выступление началось с акробатических номеров, Фабий ходил на руках, кувыркался. Толстяк Лукрин напрасно пытался ему подражать. Матросы и воины хохотали, когда он падал или когда получал за свои промахи пощечины и пинки от шепелявого старца Грава.

Фабий расставил ноги, надломился в талии, и в воздухе замелькали его ноги и руки. Подражавший ему толстяк, свалился, как куль, при первой же попытке. А Фабий был словно без костей. Сопровождаемый одобрительными криками и аплодисментами, он покинул импровизированную сцену. Волюмния и Грав жонглировали ножами, соревнуясь в ловкости. Под аплодисменты Волюмния взвалила Грава на плечи и убежала вместе с ним.