Каллокаин

– Босс, – произнес я, – есть кое-что, вызывающее у меня удивление. Недавно препарат вводили одному человеку, заговорщику из секты тех опасных безумцев. Он распространял не только крайне вредоносные географические слухи, но и омерзительные предания о том, что существа по ту сторону границы имеют то же происхождение, что и некоторые народы наших приграничных регионов. Кроме того, он исполнял асоциальные песни. Его приговорили к исправительным работам. И я вот о чем думаю: возможно, в конкретном случае все сделано правильно – дело уже закрыто, и, разумеется, никакой критики – но, в принципе, это взвешенное решение? Можно ведь предположить, что во время исправительных работ заключенный будет контактировать со множеством людей, с охранниками и другими арестантами, причем одних посадили в тюрьму на короткий срок, других – на более длительный, но в любом случае, со временем все они выйдут на свободу. Разве не следует подумать о заражении, которым чревато общение с подобным человеком? Да, возможно, он окажется не слишком разговорчивым. Но я заметил одну вещь. Не смейтесь надо мной, босс, прошу вас – я заметил, что некоторые люди так ярко излучают собственное отношение к жизни, что они опасны, даже если молчат. Взгляд и жест такого индивида уже ядовит и заразен. И я спрашиваю: разумно ли оставлять такого человека в живых? Даже если его можно использовать для нужного дела, а численность населения падает? Разве не очевидно, что уже одним своим дыханием он наносит Государству вред, который перечеркивает пользу от его работы?

Каррек больше не смеялся. Он внимательно и без удивления слушал. Когда я закончил, по его лицу пробежала тень лукавой ухмылки, он остановился, сел на стул напротив меня и замер, словно перед прыжком.

– Не нужно так долго ходить вокруг да около, дорогой боец, – проговорил он тихо и медленно. – Я более чем кто-либо недоволен прискорбным фактом, о котором вы говорите: слишком большому числу бойцов присваивается незаслуженная ценность только потому, что кривая рождаемости не дает нам необходимого прироста. Ежедневная пропаганда не обеспечивает результатов, которых мы ждем от каждого брачного ложа. Но что тут можно сделать? Давайте оставим общее и принципиальное. За общим и принципиальным всегда скрыт частный случай. Итак, кого конкретно вы хотите приговорить к смертной казни?

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Его цинизм напугал меня. Разумеется, я имел в виду не только Риссена – я действительно рассуждал об явлении вообще. За кого он меня принимает?

– Убедив Лаврис, вы оказали мне большую услугу, – продолжил он. – Услуга за услугу, мы знаем, кого можно считать друзьями. Вы обладаете интеллектом особого рода, не такого, во всяком случае, как мой (здесь он снова хохотнул). Таким образом, мы можем быть друг другу полезны. Поэтому спокойно отвечайте: кого вы хотите приговорить к смертной казни?

Но ответить я не мог. До этого момента мои желания оставались просто желаниями – незакрепленные в реальности, они просто парили в воздухе. Я почувствовал, что прежде, чем действовать, я должен еще раз увидеть их при здоровом освещении.

– Нет-нет, – ответил я, – мои размышления касаются только общих принципов. У меня есть опыт общения с переносчиками этой чумы.

Я заставил себя замолчать. Я уже сказал лишнее? Еще пару секунд он сидел, не шевелясь, а я сжался под взором его зеленых глаз. Потом он снова встал и ударил кулаком о стену.

– Ясно, не хотите. Вы боитесь меня. Я не возражаю. И тем не менее сделаю для вас все, что смогу. Когда будете составлять донесение – или донесения – помните, что они должны быть мотивированы, хорошо мотивированы – отныне это важнейшее условие, а грубой выборкой занимаюсь не я – ставьте в углу такую пометку (он нарисовал на листе бумаги значок и протянул мне), и я сделаю все, что будет в моих силах. В этом, как уже сказано, нет ничего странного, главное – правильный судья, а об этом мы позаботимся. Правильный судья и правильные консультанты. Я не собираюсь выпускать вас из поля зрения и тоже смогу быть вам полезным – хотя вы меня и боитесь.

Глава четырнадцатая

Я всегда спал неважно, месячный запас снотворного часто заканчивался недели за две, и в расход шло все, что оставалось от выделенного на месяц Линде. Но в последнее время сон стал совсем плохим. Обращаться к врачу я не хотел, опасаясь появления в моей секретной карточке штампа «нервический склад характера». По собственной воле обзаводиться такой характеристикой не стоило. К тому же я был нормальнее, чем кто-либо, ибо в сложившихся обстоятельствах бессонница абсолютно естественна, а неестественным и патологичным был бы крепкий сон…