Каллокаин

Линда проснулась за миг до будильника. Мы посмотрели друг на друга так, словно прошедшая ночь нам обоим приснилась. Раньше я представлял это утро совсем по-другому: я восседаю судьей и диктую условия сломленной и сдавшейся на волю победителя Линде. Но все вышло иначе.

Мы просто встали, оделись, молча позавтракали, вместе сели в лифт и разошлись в разные стороны у метро. Я оглянулся посмотреть, скрылась ли она в толпе, и заметил, что она тоже оглянулась – и кивнула. Я вздрогнул. Она собирается усыпить мою бдительность, чтобы потом отомстить? Но некая причина по ту сторону здравого смысла не позволяла мне в это поверить. И когда вскоре ее поглотило метро, я развернулся и положил письмо в почтовый ящик.

Удивительно – всего лишь галочка в углу. Я хорошо знал Каррека и не сомневался, что Риссена сотрут с лица земли. И посреди улицы, в толпе бойцов, спешащих на зарядку или на работу я вдруг на секунду остановился, осознав чудовищную силу власти. Я смогу повторить маневр, как только мне этого захочется. За оказанную услугу Каррек легко отдаст мне дюжину жизней, если это не пойдет в разрез с его собственными интересами. Отныне у меня есть власть.

Я говорил раньше, что представлял жизнь в виде лестницы. Довольно невинное представление, даже глуповатое. Послушный мальчик перемещается из класса в класс, прилежный работник – от должности к должности. Сейчас я с некоторым отвращением вдруг осознал, что стою у самого верхнего пролета. Нет, воображение позволяло мне увидеть и другие, более высокие уровни власти, чем благосклонность шефа полиции Химиогорода № 4. Если бы я устремился к дальним вершинам и широким горизонтам, мне бы хватило и фантазии, и материала для прокладки пути: военные чины, столичные министерства – Туарег, Лаврис. Но символом всего этого стала даже эта толика власти, которой наделили меня сейчас. Это было отвратительно.

Разумеется, искоренять вредителей вроде Риссена необходимо и правильно. Дело не в этом. Меня терзали сомнения – не слишком ли далеко зашла эта война на уничтожение? Еще сутки назад мне казалось, что все просто: убить Риссена, и Риссена больше не будет, в том числе и того Риссена, который живет внутри меня – ведь это черенок, привитый другим Риссеном, живым. Убить Риссена и снова стать преданным бойцом, счастливой здоровой клеткой в организме Государства. Но потом произошло то, что поколебало мою уверенность: событие прошлой ночи, поражение с Линдой.

Скрывать бессмысленно – это было поражение. Да, я узнал все, что хотел, – моему решению о судьбе Риссена она не помешает. Да, в глубине души я вообще не боялся ее мести, поскольку знал, что, в сущности, она привязана ко мне так же неразрывно и отчаянно, как я к ней. Да, теперь она была в моей власти, потому что я знал тайны, которые она не хотела раскрывать. Да, всё так, да. То есть это не поражение, если думать только о тех дурацких ограниченных целях, которые я перед собой ставил. И тем не менее это было полное чудовищное поражение в другом, более масштабном плане.

Ее слова о зависти к несчастной любви звучали по-девичьи романтично, но в них была определенная доля правды, которую я сам мог рассказать о своих чувствах к Линде. В каком-то смысле мой брак тоже был несчастливой влюбленностью – взаимной, но все равно несчастливой. Серьезное лицо, напряженные излучины красных губ, строгие глаза. Мой тайный мир, где я мог бы утолить жажду, развеять тревоги, обрести желанный надежный покой, если бы знал, как туда проникнуть. Я взломал его силой, пробрался максимально далеко, заставил ее отдать то, чем она не хотела со мной делиться, но моя жажда не исчезла, а беспокойство и неуверенность стали мучительнее, чем когда-либо. Если и существует где-то соответствие тому миру из снов, мне туда не попасть, как бы я ни старался. Я, как и Линда, готов был вернуться к вызывающей зависть иллюзии и поверить, что рай за стеной можно завоевать.

Как все это увязывалось с моим отвращением к власти, я не вполне понимал, но связь явно существовала. А еще я предполагал, что устранение Риссена станет выстрелом в пустоту. Получится как с Линдой – я выяснил все, что хотел, но потерпел такую сокрушительную неудачу, что впору без преувеличения говорить об отчаянии. Возможно, так же случится и с Риссеном – приговор, казнь – но я ни на йоту не приближусь к тому, чего хочу.

Впервые в жизни я почувствовал, что такое власть, я держал ее в руках, как оружие – и был убит горем.

Глава шестнадцатая

По коридорам и лестницам полицейского управления прошелся шепот. Никто ничего не знал наверняка, никто не делал официальных заявлений, но, если поблизости не было посторонних, сотрудники на полувыдохе говорили друг другу: «Сам шеф полиции… Туарег… слышали… арестован… только слухи… обвинен в антигосударственном мышлении… тссс…»

Мне хотелось узнать, что об этом думает Каррек, его близкий соратник, так рьяно добивавшийся принятия нового закона. Он в курсе случившегося? Или, может быть, именно он…

Меня эти слухи не касались, я с головой погрузился в работу.