Каллокаин

В тот вечер мы оба дежурили и в кровать легли поздно. Я долго лежал неподвижно, ожидая, когда она уснет. Когда это наконец произошло, я встал и, крадучись в слабом свете ночника, занавесил полицейское око, после чего так же дерзко, как когда-то Каррек, закрыл подушкой полицейское ухо. Разумеется, это было запрещено, но мое отчаяние достигло предела, и, что бы ни произошло дальше, полиция не должна была об этом узнать.

В полумраке Линда выглядела необычайно красивой. В комнате было жарко, но ее золотистая ладонь придерживала одеяло у подбородка, Линда как будто пыталась спрятаться. Голова повернута в сторону, на покрытой тенями наволочке четко отпечатывался правильный профиль; кожа излучала живое, нежное, бархатное свечение, подчеркиваемое темным цветом бровей и ресниц. Тетива алого лука во сне расслабилась, превратившись в мягкие губы очень уставшей юной девушки. Такой молодой я никогда ее раньше не видел, даже когда мы только познакомились, и никогда она не казалась мне такой трогательной. Я всегда боялся ее силы, но нынешняя детская беззащитность вызвала у меня почти сострадание. С этой Линдой я хотел бы сблизиться иначе, нежно и заботливо, как при нашей первой встрече. Но я знал, что стоит мне ее разбудить, как тетива красного лука снова натянется, а глаза превратятся в софиты. Она быстро проснется, сядет на постели, выпрямит спину и приподнимет бровь, обнаружив, что полицейское око закрыто простыней, а полицейское ухо – подушкой. А если я захочу близости, чтобы за любовью скрыть собственное недоверие, что это даст? Иллюзорный миг единения, опьянение, от которого уже завтра не останется и следа – и я так и не узнаю о её отношении к Риссену.

Я начал с того, что завязал ей рот носовым платком, чтобы она не смогла кричать во время борьбы. Разумеется, она тут же проснулась и попыталась высвободиться, но я был намного сильнее, и на моей стороне были все преимущества. Обе мои руки должны быть свободными, поэтому, чтобы она не увернулась, мне пришлось связать ей руки и ноги, что оказалось нетрудно.

Она вздрогнула, когда я ввел шприц, но потом замерла. Видимо, поняла, что сопротивляться бессмысленно.

По моим наблюдениям, жидкость начинала действовать максимум через восемь минут. И когда они прошли, я развязал носовой платок. По ее лицу было ясно, что препарат сработал. Она снова, как недавно во сне, стала похожа на девчонку.

– Я знаю, зачем ты это сделал, – произнесла она задумчиво, и в ее голосе тоже появилось что-то детское. – Ты хочешь что-то узнать. Что ты хочешь узнать? Ты слишком многое должен узнать. Я слишком многое должна тебе рассказать. Я не знаю, с чего начать. Я сама этого хочу, зачем тебе понадобилось принуждать меня? Но, возможно, иначе я бы так никогда и не смогла. Так было все эти годы. Я хочу что-то сказать или сделать, но что именно, не знаю. Возможно, это были какие-то мелочи, дружеские, приятные или нежные, но у меня ничего не выходило, и все большое и важное тоже становилось невозможным. Я знаю только одно, это я знаю точно: мне хотелось тебя убить. И я бы сделала это, если бы знала, что меня не разоблачат. И даже если бы разоблачили, я все равно сделала бы это. Лучше так, чем как есть. Я ненавижу тебя, потому что ты не можешь спасти меня от всего этого, я бы убила тебя, если бы не боялась. А теперь я решусь. Я не могу говорить с тобой долго. Я никогда не могла с тобой говорить. Тебе страшно, и мне страшно, и всем страшно. Одиночество, полное одиночество, но не то приятное одиночество, как в молодости. Ужасно. Я не могла поговорить с тобой о детях, о том, как мне грустно, потому что Оссу далеко, как я боюсь, что наступит день, когда не будет рядом Мэрил и Лайлы. Я думала, ты будешь меня презирать. Можешь презирать, мне все равно. Мне часто хочется снова стать молодой девушкой, влюбленной, но не счастливо, а несчастно. Ты знаешь, что девушке, безответно влюбленной, можно позавидовать, хотя в тот момент этого еще не понимаешь? Юная девушка верит, что существует нечто иное: свобода, которую дает любовь, убежище, которое можно найти у того, кого любишь, нечто вроде тепла и покоя – того, чего нет. А безответно влюбленная все время пребывает в восхитительном отчаянии и думает: именно я лишена этого счастья именно с тобой – и верит, что у других оно есть, что оно существует, что его можно испытать. Тебе просто нужно понять, что если в мире есть столько радости, и у каждой жажды есть цель, то обнадеживает даже несчастье. Не позволяет впасть в отчаяние. А счастливо влюбленная скатывается в пустоту. Цели нет, есть только одиночество, да и откуда возьмется что-то другое, и почему оно должно иметь смысл для нас, отдельно взятых людей? Я так любила тебя, Лео, но тебя тоже не было. Мне кажется, что сейчас я могла бы тебя убить.

– А Риссен? – хрипло спросил я в страхе, что драгоценные минуты истекут, а я так и не узнаю то, что хотел. – Что ты думаешь о Риссене?