Камбэк

– Джихун. – Мой голос мягок.

– Не забудь, держись в углу, – говорит он, выглядывая в окно.

– Джихун.

Мой тон настораживает его, и он поворачивается ко мне, весь внимание.

– Ари? Что такое?

Мой рот открыт, но слова не идут. Ты поступаешь правильно, яростно напоминаю я себе. Покончи с этим, чтобы вы оба могли продолжать жить каждый своей жизнью.

Но все, что я могу, – это снова произнести его имя.

На этот раз он понимает, и его взгляд опускается.

– А. – Он нервно теребит в руках телефон. – Тебе не нужно этого говорить, Ари. Я знаю.

– Мы весело провели время, и ты мне нравишься, но…

– Но что? – Его глаза широко распахнуты.

– Ты знаешь, что это не сработает, – говорю я, уставившись на свои колени, чтобы не встречаться с ним взглядом. – Твоя жизнь – для меня другая вселенная.

– Это лишь внешняя сторона, – говорит он. – Мы – вот что имеет значение, и нам нужно только попробовать. Дай нам шанс, Ари. Рискни.

Я едва могу дышать, думая о толпах, ожидающих нас, о машинах, что запруживают шоссе. Как долго эти люди ехали сюда, чтобы хоть одним глазком увидеть Джихуна? Нет, не Джихуна. Мина.

– Я не могу, – раздается мой шепот.

– Мы уже говорили об этом. Ты не веришь мне, что у нас есть шанс? – Боль сквозит в его голосе. Я продолжаю тереть руки о бедра, пытаясь согреть их. Я ненавижу этот разговор, и, что еще хуже, с ужасом чувствую, что зря его затеяла. Это было правильное решение, но теперь, когда мы здесь, я хочу убежать от последствий того, что сказала.

– Мы не говорили об этом. Или недоговорили.

– Почему ты это делаешь перед самым моим отъездом? – Волнение Джихуна заразительно. Я пытаюсь восстановить дыхание, чтобы унять дрожь в голосе. Он прав. Момент непростительно неподходящий, но вряд ли было бы разумнее отправлять ему сообщение, пока он в полете или когда приземлится в Сеуле. Лучше объясниться лицом к лицу.

– Когда ты вернешься домой, на тебя свалится много работы, – говорю я. – Ты ясно дал это понять.

– Ты пытаешься сказать мне, что знаешь мое расписание лучше, чем я сам? – В нем вспыхивает гнев. – Я знаю свои приоритеты.

Я заслуживаю этого, но все еще уверена в своей правоте.

– Скажи мне честно, что у тебя найдется время для чего-то подобного. – Я не решаюсь произнести «для меня». Это слишком тяжело.

– Я хочу попробовать.

– Одного желания недостаточно, когда в сутках всего двадцать четыре часа.

В машине повисает долгая тишина, такая плотная и напряженная, что я почти ощущаю ее. Я отстегиваю часы со своего запястья и протягиваю ему:

– Я должна вернуть это тебе.

– Не делай этого, Ари. – Он смотрит умоляюще. – Время, которое я провел с тобой, так много значило… пожалуйста, не делай этого.

Я не могу даже поднять на него взгляд, но так и держу часы в вытянутой руке.

– Прости.

Кажется, что проходит вечность, и наконец я слышу вздох, такой тяжелый, что его можно принять за стон.

– Вот так, значит. – Его голос мягкий и задумчивый, как будто он говорит сам с собой. Он вырывает у меня часы.

Мое спазмированное горло пылает огнем. Я хочу заплакать, но не могу, только не перед ним, ведь все это моих рук дело.

Машина останавливается, и, выглядывая в тонированное окно, я вижу, как на нас надвигаются отряды секьюрити. Мое сердце трепещет от волнения, хотя от меня ничего не требуется, кроме как забиться в дальний угол сиденья. Джихун делает глубокий вдох и звонит кому-то, бормоча себе под нос, пока осматривает то, что ждет его снаружи. Теперь он сама деловитость, и я благодарна за эту перемену.

– Хён Кит и Дэхен выходят из своей машины. Через тридцать секунд откроется моя дверь, – говорит он после завершения разговора. – Тебе нужно держаться как можно дальше от меня. Голову не поднимай, смотри под ноги.

– Хорошо. – Точные инструкции необходимы, потому что я настолько не в своей тарелке, что фактически нахожусь в Марианской впадине.

– Могу я обнять тебя на прощание? – спрашивает он. Его руки сцеплены на коленях.

Я могу только кивнуть. Он на мгновение притягивает меня ближе, крепко сжимая мои предплечья и оставляя на щеке мимолетный поцелуй.

– Я хотел, чтобы все было по-другому. Жаль, что тебе не хватило смелости, – его голос хриплый. – Прощай, Ари.

– Прощай, Джихун. – к моему стыду, голос срывается, потому что я готова заплакать. Рассуждая логически, мы знакомы недостаточно долго, чтобы я настолько привязалась к нему, но это выходит за рамки всякой логики. Сердце колотится так сильно, что его стук, отдающийся в ушах, заглушает рев толпы снаружи.

Джихун наклоняется, чтобы поднять мою маску, и открывает рот, как будто хочет что-то сказать. Но вместо этого потерянно проводит рукой по волосам, прежде чем дверь распахивается навстречу такому ослепительному шквалу вспышек, будто в нас попал луч прожектора. Пульсирующая стена света от телекамер и телефонов фанатов отталкивает меня еще дальше назад, когда я инстинктивно прикрываю лицо рукой. Даже в этом аду Джихун сохраняет присутствие духа, осторожно открывая дверь ровно настолько, чтобы он мог вылезти наружу, сводя к минимуму шансы толпы заглянуть внутрь.

Он не оглядывается.