Камбэк

– Я жалею, что бросила учебу. Помню, завидовала тебе, когда ты получила диплом.

– Завидовала мне?

Фиби закатывает глаза.

– Ты даже не представляешь, как мама и папа гордятся тобой. «Ари вот-вот закончит университет. Ари – лучшая студентка. У Ари шикарная работа. Ари так преуспевает».

Она произносит это нараспев, наполовину насмешливо, наполовину удрученно.

– Так вот почему ты никогда не звонила?

– Возможно. У меня нет хорошего ответа. – Она корчит гримасу. – Звучит скверно. Я не очень хороший человек, черт возьми.

Мы потягиваем дорогущие коктейли из сока с пивом.

– Я хочу поговорить о другом, – я меняю тему.

Она как будто испытывает облегчение.

– Давай.

Я начинаю с нейтрального вопроса:

– Где ты жила до Монреаля?

– В Перу, несколько месяцев работала в отеле недалеко от Мачу-Пикчу[89]. – говорит она так, будто в этом нет ничего особенного.

Я почти робею, когда спрашиваю:

– Ты можешь рассказать мне об этом?

– Ты действительно хочешь знать?

– Мне нравится слушать рассказы о путешествиях, – признаюсь я. – Ведь я никогда нигде не была.

– Серьезно?

– Работа.

Фиби смотрит на меня с пониманием.

– Однажды мы съездим куда-нибудь вместе. – Она залпом допивает свой радлер, а мой взгляд скользит по ее лицу, проверяя, серьезно ли это небрежно брошенное предложение. Похоже, она не шутит. – Ладно, скажи мне, когда тебе станет скучно.

Мне совсем не скучно. В течение следующих двух часов Фиби потчует меня историями триумфов и неудач путешественника. О том, как опоздала на рейс до Лос-Анджелеса и познакомилась в баре с кинозвездой. Как познавала секреты приготовления эспрессо у человека, который утверждал, что научился этому на Сицилии у консильери[90]. Забавная и ироничная, она заставляет меня смеяться до колик в животе. И немного щемит сердце, когда я думаю о том, что все это у меня могло быть много лет назад.

Она подает знак официанту, чтобы тот принес счет.

– Знаешь, ты могла бы поехать в Корею. В отпуск.

Я пинаю песок под ногами.

– Тот поезд ушел.

– Я совсем мало знакома с Джихуном, но мне он показался хорошим парнем. Он непременно выслушает тебя, особенно если ты приложишь усилия, чтобы увидеться с ним.

– Проблема в том, что слушать нечего. Это было правильное решение.

Фиби проводит пальцем по запотевшему стеклу кружки.

– У тебя нет ни единого сожаления?

– Конечно, нет, – я бесстыдно лгу.

Она смотрит на меня скептически.

– Однажды психотерапевт провел со мной занятие по работе с мыслями. Хочешь послушать?

Для начала мне нужно смириться с тем, что моя сестра так небрежно упомянула психотерапевта. Вряд ли она могла научиться этому в доме семьи Хуэй.

– Я не знаю.

– Тебе будет больно это слышать? – с досадой произносит она.

– Возможно.

Она улыбается.

– Да, ты права. Хотя тебе стоит послушать.

Я жестом разрешаю ей продолжить. Позади нее официант распахивает калитку, впуская группу женщин в диадемах и гавайских рубашках.

Фиби смачивает горло.

– Я должна была сделать выбор, и психотерапевт предложил мне подумать о худшем, что может случиться. В твоем случае, допустим, ты делаешь шаг навстречу Джихуну. Что самое плохое из того, что может случиться?

– Он отвергает меня, – это вырывается прежде, чем я успеваю смутиться.

– Что происходит после этого?

Тут и думать нечего.

– Он навсегда исчезает из моей жизни. – Она пристально смотрит на меня, и я выдерживаю ее взгляд, прежде чем спросить наконец: – К чему ты клонишь?

– Господи, это все равно что вырывать зубы. – Фиби проводит рукой по волосам. – Объясняю на пальцах. Это отличается от твоего состояния здесь и сейчас?

Мне не нравится, к чему все это ведет, но я мотаю головой:

– Нет.

– Выходит, ты уже живешь по своему наихудшему сценарию. – Она встает и хватает свою сумку. – Тебе больше нечего терять. Подумай об этом.

Слова Фиби всплывают у меня в голове по дороге домой. Я не живу по наихудшему сценарию. Реальный худший сценарий – это остаться в пустыне без воды. Упущенная романтическая возможность – почти обычное дело. Вот почему в местных газетах и в интернете так много разделов о несостоявшихся отношениях. Не существует такого понятия, как единственная настоящая любовь, и я на сто процентов уверена, что моя жизнь – далеко не худшая.

Вот так-то.

* * *

Когда я прихожу домой, Хана лежит на диване, запрокинув голову назад, как будто пробуется на роль в фильме «Изгоняющий дьявола».

– Еда в холодильнике, – бормочет она.

Я внимательно смотрю на нее.

– Как все прошло с мамой?

– Жесть. Это меня убивает. Она ничего не хочет слышать.

Хана была вызвана в дом Чхве для очередного допроса по поводу ее роли в инциденте с Джихуном, что, по-видимому, переросло в обычное ворчание матери, недовольной жизнью дочери.

Слезы разочарования струятся из уголков ее глаз. Она посещает психотерапевта – тайно, потому что мама Чхве, если бы узнала, до конца дней клеймила бы себя как плохую мать, – но трудно идти против своих родителей. Особенно когда все, что они делают, якобы делается из любви.

– Что на этот раз? – спрашиваю я.