Камбэк

У меня такого желания пока не возникло.

Нет, поболтать, конечно, хочется, но с Ханой не получается. Едва оправившись от первоначального потрясения, она вообще отказалась говорить о Джихуне, ссылаясь на правило дружбы номер семь.

– Напомни, в чем суть? – спросила я. Наши правила дружбы охватывают целый спектр девичьих проблем: от запрета оставлять друг друга в баре, какой бы красавчик ни подкатил, до предельной честности в оценке выбора одежды. Я думала, у нас их шесть.

– Это похоже на поправку к американской Конституции: не говорить того, что может обернуться против тебя. Они всегда ссылаются на нее в криминальных сериалах.

– В дружбе нет пятой поправки.

– В нашей дружбе она отныне имеется, потому что тебе не понравится, если я скажу, что во всей этой ситуации ты ведешь себя как полная идиотка и пора уже повзрослеть и расширить свой мир, чтобы дать шанс Джихуну и собственной жизни за пределами этой ужасной юридической фирмы. – Она делает глубокий вдох, выпаливая все это разом.

– Я так понимаю, идея держать это при себе была скорее гипотетическим упражнением.

– Прости. – Она обхватывает руками колени. – Прости. Беда в том, что он в полном раздрае, и ты тоже, но при этом ведешь себя, как упрямая ослица, и…

Я жестом останавливаю ее, прежде чем она наговорит лишнего.

– Ты была права, правило дружбы номер семь.

После этого мы избегаем разговоров на больную тему, но то, что она сказала о Джихуне, ранит. Несмотря на всю мою рассудительность – а, положа руку на сердце, куда она меня завела? – я открываю одно из последних видео StarLune. На экране Кит, а рядом с ним Джихун. У меня сжимается горло, когда я вижу его. Он выглядит усталым, без следов косметики на лице, волосы спрятаны под шляпой, а подбородок прикрывает маска. Несколько минут я наблюдаю, как эти двое подтрунивают друг над другом по поводу подгоревшей еды.

Джихуна как будто выпотрошили, и, судя по обеспокоенным комментариям в чате, я не единственная, кто заметил, что он выглядит уныло, а его глаза не улыбаются. Должно быть, в его жизни произошло что-то еще, ведь не из-за меня же такая метаморфоза. Он говорил мне, как будет занят по возвращении. Без сомнения, это усталость от работы. Я не могу чувствовать себя виноватой за то, что поступаю правильно.

* * *

Мы с Фиби встречаемся в новомодном местечке: некогда заброшенная парковка превращена в уютный внутренний дворик с песком и пляжными зонтиками. Из динамиков льется тихая мелодия группы «Бич Бойз», пока мы потягиваем радлеры [88] из стеклянных кружек.

Фиби скидывает босоножки и зарывает пальцы ног с потрескавшимся голубым лаком на ногтях в песок.

– Почти как на пляже.

Проезжающая по Дандас-стрит машина сигналит клаксоном.

– Почти, – говорю я, глядя на сетчатый забор, окружающий стоянку.

– В моем новом доме по ночам становится жарко, так что приятно побыть на воздухе. – Она откидывает голову назад, и заходящее солнце высвечивает ярко-оранжевые и золотистые пряди ее волос. – Хотя собственное жилье того стоит.

Я делаю глоток радлера. Вместо лимонада в нем грейпфрутовый сок, так что коктейль не слишком сладкий.

– Разве тебе не хотелось бы осесть где-нибудь на постоянное жительство? Должно быть, утомительно переезжать с места на место.

Она нацепляет гигантские солнцезащитные очки, которые сидят на кончике ее крошечного носика, делая его похожим на пуговицу.

– Не для меня. Одна и та же рутина душит.

– Большое спасибо.

Глаза Фиби скрыты, но она поворачивает голову в сторону парочки, держащейся за руки, слева от нас.

– Почему ты думаешь, что это осуждение? Я не навязываю тебе свой образ жизни.

– Так кажется.

Фиби снимает очки, но, когда смотрит на меня, я жалею, что она их не надела.

– Почему?

Я и так сказала слишком много. У нас может быть общая история, но эта Фиби – женщина, что сидит передо мной, а не та, которую я создала в своем воображении, – незнакомка.

– Не бери в голову.

– Поговори со мной, Ари. Пожалуйста.

Я свирепо смотрю на нее.

– Почему тебе захотелось серьезного разговора именно сейчас?

– Ты хочешь, чтобы я попросила прощения за то, что остаюсь собой?

– А не хочешь попросить прощения за то, что бросила нас ради того, чтобы оставаться собой?

Пока длится молчание, «Бич Бойз» уступают место какой-то серф-рок-группе. Фиби смотрит на свой напиток.

– Я уже говорила, почему так поступила. Не знаю, как долго ты намерена злиться на меня и что от этого выгадаешь. Мы чуть не потеряли отца. – Она не развивает эту тему дальше.

Меня бесит здравый смысл в ее словах, потому что добрых семнадцать лет моей кислой обиды прилипают ко мне, как потный спортивный бюстгальтер. Что я получаю от этой мелочной войны? Ничего, разве что могу сказать себе, что Фиби – дрянь, ее решения дрянные, а потому не заставят меня усомниться в правильности моей собственной жизни. Но Фиби, довольная собой в роли моей полной противоположности, побуждает меня задуматься, а не открыты ли и передо мной такие же возможности, пусть даже с некоторым опозданием.

Она замолкает на мгновение, затем откидывается на спинку стула, отчего тот тревожно поскрипывает.