— Пусть даже Элиза безоглядно верит своей закадычной подружке, стоит подстраховаться. Я останусь здесь, на случай, если медсестричка приведет за собой Вагнера и его шайку или… Словом, на всякий случай. А тебе, Бену и маленькой циркачке нечего тут путаться под ногами. Если будет заварушка, толку от вас все равно никакого. Короче, я показала Коломбине одно укромное местечко в соседнем закоулке, переночуете там. Если все в порядке, утром увидимся. Если нет… Разберешься сам, не маленький. И если услышишь шум — даже носу не высовывай, ясно? — и она сунула мне в ладонь пару смятых купюр. — Бен нашел, когда обыскивал Вагнера. Пригодится.
Я мучительно сглотнул и кивнул. Подозрения Фриды казались мне надуманными, а меры предосторожности — совершенно излишними, но я противостоять ее напору было совершенно невозможно. «Если бы я допускал хоть малейшую возможность того, что Оливия может выдать нас, отсидеться в укрытии было бы настоящей подлостью и трусостью, а так… Я просто уступлю Фриде, чтобы эта дикая кошка перестала беситься», — пытался оправдаться я перед самим собой. И все равно не мог избавиться от какого-то противного кислого привкуса во рту.
Как только стемнело, мы с Коломбиной и Беном короткими перебежками пересекли улицу и укрылись в сарае одного из соседних домов. Дверь оказалась совсем хлипкой — Бен лишь слегка приналег плечом. Там хранился разный хлам — тачка с садовыми инструментами, старые покрышки, доски и ящики с гвоздями, а в углу была свалена куча тряпья. Мы притаились, прислушиваясь к далекому лаю собак. Пару раз слышался шум проезжающих автомобилей. Сквозь щели в досках сарая уже проглядывали первые звезды, и Коломбина начала клевать носом, привалившись к плечу Бена. Я встал, разминая затекшие ноги.
— Пойду гляну одним глазком, как они там. Сидите тихо и не высовывайтесь, — шепнул я Бену.
Ночь выдалась морозной. В мягком лунном свете деревенька стала похожа на рождественский вертеп. Окольными путями я прокрался к амбару на окраине, где остались Элиза, Фрида и маленький Лукас. Я хотел было толкнуть дверь, но отдернул руку: из амбара донеслись отчаянные крики и звуки борьбы. А потом — выстрел. И еще один. Я упал на мерзлую землю и закрыл голову руками. Наступившая тишина казалась просто оглушительной. Неужели Фрида все же была права, и Оливия выдала нас Белой Фурии?
Я отполз за угол и, затаив дыхание, прильнул к щели в досках. У двери мялись несколько парней из окружения Гуго. А вот и сам он — зажал рот рыдающей Оливии. Вагнер нервно расхаживал из угла в угол. В правой руке у него был пистолет. На прелой соломе сидела Элиза, прижимая к себе Лукаса. Я проследил за ее полным ужаса взглядом и обмер — в углу, нелепо раскинув руки, лежала Фрида. Ее глаза были широко открыты, а на губах, беззвучно шептавших что-то, выступила алая пена. Я вцепился зубами в кулак, чтобы не заорать.
— Я в последний раз спрашиваю: где остальные? — с трудом сдерживая ярость, прошипел Вагнер.
— Я не знаю, — безучастно прошептала Элиза.
— Ну, хорошо, — Вагнер дал знак Гуго и тот, ухватив Оливию за косу, резко дернул ее, заставив девушку вскрикнуть от боли, а затем приставил нож к ее горлу. Элиза вздрогнула, словно очнувшись, и подняла на него полные слез глаза.
— Где остальные? — повторил Вагнер.
— Я действительно не знаю, клянусь. Днем, когда я была в Шварцвальде, они повздорили с Фридой и ушли. Возможно, уже добрались до станции и сели на проходящий поезд.
— Ну, это вряд ли, — усмехнулся Вагнер. — Так, парни, сестру Филди и эту дамочку — в машину. Мальчонку кончайте.
— Нет! Я сделаю все, что вы скажете. Только не трогайте его!
Вагнер гнусно ухмыльнулся.
— Ладно, все равно этот щенок сдохнет не сегодня, так завтра. Потащишь его сама.
Крепко прижимая к себе Лукаса, Элиза быстро склонилась над Фридой и поцеловала ее в лоб, а потом вышла вслед за Оливией и парнями. Вагнер обвел амбар мрачным взглядом, подошел к Фриде и, грязно выругавшись, сплюнул.
— Поживее, надо еще прочесать лес до рассвета, — рявкнул он и выгнал из подворотни старый пикап. Я проводил взглядом отъезжающий автомобиль и проскользнул в амбар.
— Фрида, Фрида! — позвал я, убирая мокрую прядь с ее лба.
— А, Лисенок, — чуть слышно выдохнула она. — Хорошо, что вы ушли.
— Да-да, ничего не говори… Больно?
— Нет, Лис, не больно. Ни капельки. Когда Ранбир… было больно. Сейчас нет. Ты… скажи маленькой циркачке… что я сожалею… что вечно ее доставала.
— Фрида, что же теперь делать?
— Ты должен… бежать. Рассказать все. И спасти их. Иди.
— Я не могу тебя тут бросить!
— Иди… — она устало закрыла глаза.
И я побежал. Бежал со всех ног, задыхаясь, спотыкаясь о мерзлые комья грязи, падая и вновь поднимаясь. Когда я ввалился в сарай, Коломбина прыгнула на меня, как цирковая обезьянка, и чуть не свалила на землю.
— Ты живой! Что случилось? Мы слышали выстрелы! Я так испугалась! — она и плакала, и смеялась разом. — Где Элиза?