Камень в моей руке

Их не было кошмарно долго. Мои зубы уже начали выбивать дробь, а Коломбина чуть не превратилась в ледышку. Элиза, покусывая губы, всматривалась в темноту, вздрагивая от каждого шороха.

Наконец, в проеме показалась нелепая фигура Бена, который нес на закорках большой куль, а затем и тонкий силуэт Фриды. В деревне им удалось стащить старую одежду и пару дырявых одеял, а главное — хлеб и кральку колбасы.

— Надо рвать когти, и как можно быстрее, — бросила Фрида, закинув в рот последний кусочек хлеба и облизнув пальцы. — Здесь мы как мишень в тире: прицеливайся и стреляй. Думаю, у Фавр все схвачено: даже если нас поволокут по главной улице, никто из местных и слова поперек не скажет. Так что надо сваливать.

— Да, — устало кивнула Элиза. После бессонной ночи под ее глазами залегли темные тени, а лицо еще сильнее осунулось. — В селе оставаться небезопасно. Но, думаю, надо переждать в сарае до темноты: дети выбились из сил, да и при свете дня мы привлечем слишком много любопытных взглядов.

Фрида сердито хмыкнула, но вынуждена была согласиться. Я блаженно вытянулся на куче прелой соломы, вполглаза наблюдая за тем, как Элиза укладывает Лукаса и Коломбину, стараясь потеплее укрыть их рваным одеялом. Бен примостился рядом и тут же захрапел. Я даже позавидовал его непрошибаемому спокойствию: казалось, даже если весь мир вокруг будет рушиться, на его лице будет все та же простодушная улыбка деревенского дурачка. Фрида, хмурясь, тревожно всматривалась в щели между рассохшихся досок, из которых был сколочен амбар. Незаметно я задремал.

А когда проснулся, выяснилось, что дело плохо. Лукас заболел — видимо, прошлой ночью холод пробрал его до костей. Щеки мальчишки пылали, а губы запеклись и растрескались. Элиза пыталась укачать его, но он безвольно обвис в ее руках, как тряпичная кукла, и только тихо стонал.

— У него сильный жар, нужны лекарства, — с отчаянием в голосе сказала она.

— И где же их взять? Вряд ли в этой вонючей дыре есть аптека.

— Лекарства есть в клинике…

— Ну, уж там-то его точно поставят на ноги! — зло усмехнулась Фрида. — И нас всех за компанию «подлечат». Как лабораторных мышек.

— Старшая сестра не держит персонал дольше года, — задумчиво сказала Элиза. — Считает, что, задержавшись тут на более длительный срок, они узнают слишком много тайн Шварцвальда. Так что из всех сестер в лицо меня знает только Оливия. Представлюсь ее близкой подругой — проездом в этих местах, и никак не могла упустить возможности встретиться. Она сумеет раздобыть лекарства для Лукаса.

— Если только не сдаст тебя с потрохами, как только ты переступишь порог! — усмехнулась Фрида.

— Оливия не предаст. В любом случае, ради того, чтобы вылечить Лукаса, стоит рискнуть.

Всю ночь Лукас метался в бреду, и Элиза обтирала его лицо и грудь мокрой тряпкой. Едва только рассвело, она выбила дорожную грязь и соломенную труху из юбки и, окинув придирчивым взглядом свой наряд, отправилась в клинику.

Даже не представляю, каково ей было проделать обратный путь. У меня бы, наверное, ноги подкашивались от страха. Нет силы, способной заставить меня еще раз оказаться по ту сторону крепостной стены.

За все то время, пока Элизы не было, мы не проронили ни звука, напряженно вслушиваясь в каждый шорох. Лукасу с каждым часом становилось все хуже, каждый вдох вылетал с шершавым хрипом. Наконец, Элиза вернулась — сияющая, окрыленная надеждой, с разрумянившимся от быстрой ходьбы лицом. Развернула небольшой сверток из коричневой оберточной бумаги и, разболтав в стакане с водой какой-то белый порошок, мягко заставила Лукаса проглотить лекарство.

— Мне повезло: дежурила Оливия. Она чуть с ума не сошла от радости, когда увидела меня. Это лекарство должно сбить жар, но Оливия обещала прийти вечером, прослушать его: вдруг какие-то серьезные осложнения.

— Ты что… рассказала ей, где мы прячемся?! — подскочила Фрида.

— Но это же… Оливия, — прошептала Элиза.

— Да плевать! Никому нельзя верить! — зло бросила Фрида. — Из-за того, что ты безоглядно верила тому подонку, погибли Ранбир и Дафна, а нас едва на запчасти не разобрали!

Элиза закусила губу, сдерживая слезы.

— Ты права. Я совершила ужасную ошибку. И, поверь, я скорблю о них не меньше, чем ты. Но что же оставалось? Ты же видишь — Лукас серьезно болен.

Фрида только махнула рукой и вернулась на свой наблюдательный пост. По ее щекам катились злые слезы. Все притихли и разбрелись по разным углам. Ближе к вечеру, когда у всех уже скрутило животы от голода, Фрида и Коломбина предприняли еще одну вылазку в деревню — притащили хлеба, сыра и зимних яблок. Маленькая циркачка сияла от гордости: она протиснулась в узкое окошко погреба, набитого разной снедью, и если бы за забором не залаяла соседская собака, они принесли бы полный мешок.

Фрида, которая весь день над чем-то сумрачно размышляла, подошла ко мне и заговорщески зашептала: