Камень заклятия

— Вы не обращайте внимание, что Афанасьевич молчит, он всегда такой. От него и жена из-за этого ушла, не могу, мол, так жить, за неделю из него слова не вытянешь. Некоторые бабы ее жалеют. С другой стороны, непьющий, спокойный, зарабатывает прилично и не обругает, потому как молчун. Живи да радуйся. Однако убежала. Разве нас, женщин, поймешь, сами не знаем, что нам надобно. По мне, пусть бы молчал, лишь бы слушал. Молчание — золото. Так чего этим золотом разбрасываться? Зато Александр Петрович у нас говорун, вы человек на судне новый, значит, собеседник для него интересный, обязательно пригласит вас вечером в рубку на Лену полюбоваться, а сам начнет разговорами донимать. Дотошный. Все ему не так, все не этак, начальство — скоты, народ — дурак. Про начальство, может, так оно и есть, а вот про народ зря, разве дураки такое бы вытерпели — и голод, и войну, и разруху, и Ельцина. Сам по себе-то Александр Петрович человек ничего, но злой и в Бога не верует, рабская, говорит, религия. Прости меня, Господи! — Глафира Семеновна перекрестилась и продолжила: — А человеку, мол, свободу надобно. Да человек-то, он только с Богом и свободен, придешь в церковь, душа прямо так и хочет на волю вырваться, такая благодать. Без Бога свободы не найти, так ему и заявила, так он меня за эти слова потом часа два на камбузе пилил. Тарахтит и тарахтит, словечко не вставишь, ему только с Афанасьевичем и разговаривать. Такой говорун, однако жена не убегает. Я бы, пожалуй, убегла или уши смолой залила, — Глафира Семеновна с улыбкой глянула на меня, — это я сейчас говорю, а попался бы такой, глядишь, и притерпелась бы. Русский человек терпеливый… но если сорвется…

Глафира Семеновна как в воду глядела, вечером пришел моторист и сказал, что капитан спрашивает, не желаю ли я поглядеть на Лену, подняться к нему в рубку.

За весь день я не испытал чувства агрессии, не появлялось желание кого-нибудь ударить, и я не стал отказываться от приглашения, к тому же этого требовал долг вежливости.

Капитан «Можайска» Александр Петрович явно не соответствовал образу капитана, почерпнутому мной из книг и кинофильмов, — маленький, сухонький, с узким лицом, ветвистыми, нависающими бровями, с пучками волос, торчащими из ушей и носа, он больше походил на гнома-переростка. И старался компенсировать некомандирскую внешность строгим взглядом, басовитым голосом и неизменной трубкой с выгнутым чубуком во рту. На мое «Добрый вечер!» он повел рукой, показывая реку и берег, и сказал:

— Тридцать лет по Лене хожу и каждую весну такое чувство, словно в первый раз. Да от такой красоты никогда не устанешь. Вот люди любуются живописью. А что она такое? Кусочек выхваченной природы, жизни и томление художника в тот момент. Нарисовал и вроде остановил жизнь, замерла природа. Но это же профанация, обман. Природа в вечном движении. Я каждую навигацию и реку и берега по-новому вижу и каждый раз по-новому рисую. Я тоже художник, но храню картины в душе, а не малюю на холсте. Абстракционистские рисунки живописью не считаю, ибо это есть шаг назад в развитии человечества, назад к пиктограмме. Но против самих абстракционистских рисунков ничего против не имею и в необходимости их не сомневаюсь. Вот что, по-вашему, есть лоция? — капитан положил ладонь на лоцманскую карту. — Самая натуральная абстракция. Заштрихованный прямоугольник я должен принять за село или город с его домами, населением, пристанью — это почище абстракциониста, предлагающего увидеть в скоплении квадратов женщину, а я, кроме пристани, вижу приемосдатчиков, начальника склада, крановщиков… Глядя на зубчатую черту, я понимаю, впереди берег с обрывистыми бровками. Сведущему человеку штрихи, треугольнички, галочки говорят многое, о подводных препятствиях, о лугах и лесах, о скоплении топляков, свальных течениях. Видите этот ручей? — Александр Петрович, не глядя, указал на берег большим пальцем, ткнув им через плечо. — На карте он обозначен пунктирной линией, потому что пересыхает. Кстати, на реке все имеет название — острова, протоки, горы, ручьи, этот называется Десятиверстовым. Почему? Неужели кто измерил его длину? А между Пеледуем и Ленском есть Девятиверстовый. Там же, неподалеку, протока Ленка и селение Малые Коньки. Почему Коньки и почему Малые, если нет Больших? И кто такая Ленка? Или вот — утром прошли остров Ляля. Кто она? Почему другой остров назвали Кислым? Написать бы о тех людях, в честь кого названы острова, протоки, речки, и о тех, кто дал эти названия, интересная получилась бы книга…

Говорил Александр Петрович быстро, словно торопился выложить все волновавшее его, торопился облегчить душу. При этом успевал посасывать трубку и выпускал клубы дыма через нос. Не знаю, как дым пробивался через заросли волос, торчащие из ноздрей, они раздражали меня, я испытывал сильное желание выдернуть их, а заодно и волосы из уха. Чтобы желание не стало действием, я старался не смотреть на капитана.