Каменка

На другой день, когда часть гостей разъхалась и, кром двухъ-трехъ постороннихъ, остались близкіе друзья хозяевъ, Пушкинъ, исполняя желаніе дамъ, прочелъ въ слухъ конченнаго весной въ Каменк "Кавказскаго плнника" и наброски новой поэмы "Братья разбойники". Восторгъ слушателей, особенно Мишеля, былъ неописанный. "Мн душно здсь, я въ лсъ хочу!" шепталъ Мишель, забывая окружающихъ и мысленно слдя за узниками, разбивающими цпи. Онъ сильно обрадовался, когда узналъ, что его полковой товарищъ, по просьб хозяевъ, ршилъ еще погостить въ Каменк.

Тсный кругъ собесдниковъ, по вечерамъ, собирался на половин младшаго Давыдова. Разговоръ сталъ еще увлекательне, живе. Толковали о недавнихъ столичныхъ новостяхъ: объ удаленіи, по доносу Фотія, министра Голицына, о запрещеніи книги преосвященнаго Филарета и "естественнаго права" профессора Куницына, о голод въ Смоленской губерніи, откуда пріхалъ Якушкинъ, о пророческихъ радніяхъ модной сектантки Татариновой и о новыхъ движеніяхъ въ Испаніи и Пьемонт. Кто-то сказалъ, что готовится распоряженіе о закрытіи всхъ массонскихъ и другихъ, тайныхъ и явныхъ, благотворительныхъ обществъ въ Россіи. Послдняя новость вызвала большіе споры.

Боле другихъ горячо и съ сердцемъ объ этомъ говорили младшій хозяинъ, Василій Львовичъ, и его товарищъ по петербургскому пансіону аббата Николь, князь Волконскій. Старшій Давыдовъ, Александръ, слушалъ общіе толки нехотя и разсянно, то морщась, то снисходительно улыбаясь, куря сигару и лишь изрдка, хриплымъ, лнивымъ басомъ, вставляя свое слово.

II

Въ памяти Мишеля особенно врзался послдній изъ тогдашнихъ вечеровъ въ Каменк.

Мущины, какъ всегда, пообдавъ, собрались покурить въ большомъ, съ мягкою мебелью, кабинет Василія Львовича. Орловъ переглянулся съ Волконскимъ и, сказавъ что-то Якушкину, слъ въ общій кругъ, къ столу, поглядывая на Пушкина. Они втроемъ какъ-бы о чемъ-то между собою условились.

— Господа, — сказалъ Орловъ, какъ всегда, по французски: у меня къ вамъ просьба; мы каждый день толкуемъ, споримъ, и все, кажется, безъ толку. Говорятся умныя вещи, а не сходимся ни въ чемъ, и неизвстно, на чьей сторон правда. Попробуемъ вести разговоръ по парламентски.

— Это какъ? — спросилъ ничего не подозрвавшій младшій Раевскій.

— Выберемъ предсдателя… вотъ, кстати, на стол и колокольчикъ, — улыбнулся черноглазый и статный красавецъ Орловъ.

— Браво! — подхватилъ Пушкинъ, садясь съ ногами на диванъ: будетъ старое вче….

— Республики въ Новгород и Псков процвтали семь вковъ! — не громко, но ршительно, проговорилъ Мишель.

— Искорка! — разсмялся Пушкинъ: но кого же въ предсдатели?

— Васъ, Николай Николаевичъ! васъ выбираемъ! — обратился Якушкинъ, очевидно по условію съ другими, къ младшему Раевскому.

— Теб, теб! — крикнулъ Пушкинъ, апплодируя другу.

— Избираемъ, просимъ! — подхватили остальные.

Вс тсне сдвинулись, съ трубками и сигарами, вкругъ большаго, укрытаго ковромъ, стола. Тяжело изъ угла, съ своей гаванной, подвинулся въ кресл и старшій, какъ всегда, плотно повшій, Давыдовъ.

— О чемъ же пренія? — полушутя и полуважно спросилъ, берясь за колокольчикъ, Раевскій.

— Да вотъ, — началъ Якушкинъ: чего ни коснешься, рчь невольно заходитъ о томъ-же, незримомъ, безъ видимой должности и власти, человк, который, между тмъ, теперь вся сила и власть…. Вы, разумется, понимаете, о комъ говорю?

— Еще бы, — отозвался Василій Львовичъ.

— Протей-министръ, — произнесъ Волконскій.

— Діонисіево ухо, — сказалъ, поджимая подъ себя ноги, Пушкинъ.

— Онъ лазутчески, подъ личиной скромности, — продолжалъ Якушкинъ: какъ змй, какъ тать, вползаетъ всюду, все порочитъ и хулитъ, ловко ся недовріе въ монарх къ лучшимъ силамъ страны.

— Къ нему, въ Грузино, — подхватилъ Василій Давыдовъ: уже здятъ не только члены государственнаго совта, даже министры….

— А ты, Базиль, хотлъ-бы, — хрипло прокашлявшись, перебилъ брата старшій Давыдовъ: чтобъ вс здили въ твоему краснобаю, Мордвинову, или къ этой раскаявшейся, семинарской Магдалин, - къ Сперанскому?

— Не перебивать, не перебивать! Къ порядку! — послышались голоса.

Раевскій позвонилъ. Александръ Львовичъ, брезгливо пыхтя, опустилъ спину въ кресло, а подбородокъ въ жабо.

— Такъ вотъ, господа, — продолжалъ Якушкинъ: слыша это, вс мы, между прочимъ, знаемъ, кто въ настоящее время противится и лучшимъ мыслямъ государя…. въ томъ числ предположенію о вол крестьянъ…. Поставимъ вопросъ: возможна-ли, желанна-ли эта воля?

— Еще бы, — живо отвтилъ Волконскій: дарована свобода завоеваннымъ, прибалтійскимъ эстамъ и латышамъ…. а сильная, древняя Россія….

— Побжденные ликуютъ, побдители порабощены! — произнесъ съ чувствомъ Орловъ.

— Гоняемся за славой освободителей и повелителей всей Европы, — проговорилъ младшій Давыдовъ: а дома — военныя поселенія, Татаринова, Фотій и Магницкій.

— Такъ теб, Вася, хотлось-бы освободить своихъ крпостныхъ? — спросилъ Александръ Львовичъ.

— Да, да и тысячу разъ да! — съ жаромъ и твердо отвтилъ младшій братъ.

Александръ Дьвовичъ грузно повернулся лнивымъ, тучнымъ тломъ, попробовалъ опять прокашляться и привстать.