Каменное сердце

Мне оставалось только кивнуть в знак согласия. Я и прежде ощущал необходимость сохранить эту историю в тайне, и мне нужно было лично увидеть, как себя чувствует Дэвид.

Мы с Хоббеем поднимались по лестнице. Он ступал неторопливо, опираясь на поручень, и внезапно заговорил:

— Прежде чем мы окажемся у Дэвида, мастер Шардлейк, я хочу кое о чем спросить вас.

— Да? — повернулся я к нему.

— Я надеюсь, что вы правы и что Эмма действительно придет к вам в Лондоне. Однако, если ее разоблачат, как по-вашему, расскажет ли она… — пошатнувшись, Николас вцепился в поручень, — расскажет ли она о том, что Дэвид убил свою мать? Я думаю, она догадалась об этом.

Он внимательно смотрел на меня. Итак, этого человека, как и прежде, в первую очередь беспокоил собственный сын.

— Сомневаюсь. Судя по тому, что девушка говорила мне в Портсмуте, Эмму терзает чувство вины за то, что она выстрелила в Дэвида, — ответил я.

Хоббей сделал еще один шаг, а потом снова остановился и посмотрел мне в лицо.

— Что я наделал? — вздохнул он. — И о чем только думали все мы долгие годы?

— Я не верю в то, что кто-нибудь из вас в полной мере представлял все последствия хотя бы на миг, — заверил я его. — Вы все были слишком испуганы. За исключением Фальстоу, намеревавшегося извлечь из ситуации максимум пользы.

Мой собеседник окинул взглядом большой зал, бывший вершиной всех его амбиций:

— И я, как слепой, не замечал, что сын мой теряет рассудок. Его страшный поступок полностью на моей совести. — Он снова вздохнул. — Что ж, теперь все кончено. Дирик пытается отговорить меня от отъезда, однако я принял решение.

Хозяин дома провел меня в комнату Дэвида. В ней находились добротная кровать под балдахином на четырех столбах и кресла со множеством подушек, а на старом гобелене на одной из стен изображена была античная битва. Никаких книг, как в комнате Хью, там не было. Хоббей-младший лежал в постели на спине. Он недвижно уставился в потолок, однако, когда мы вошли, попытался сесть. Отец остановил его движением руки:

— Не надо. Сорвешь повязки.

Молодой человек посмотрел на меня полными страха глазами. Сейчас, в постели, он был похож на пойманного испуганного мальчугана, и щетина на щеках делала его лишь еще более жалким.

— Как вы себя чувствуете, Дэвид? — вежливо спросил я.

— Мне очень больно, — пожаловался он. — Доктор зашил мою рану.

— Дэвид вел себя мужественно. Он даже ни разу не вскрикнул… Так, сынок? — улыбнулся ему Николас.

Юноша глубоко вздохнул.

— Мастер Шардлейк пришел, чтобы сказать тебе, что не станет никому рассказывать об обстоятельствах кончины твоей бедной матери, — продолжил хозяин дома.

Слезы вскипели в глазах Дэвида.

— Наверное, я тогда сошел с ума, сэр. Я стрелял в вас, а потом убил свою несчастную мать. Я не мог думать о чем-то другом… я все время хотел стрелять в людей. Я должен был любой ценой сохранить в тайне наш секрет, удержать Эмму у нас. Даже если бы мне пришлось ради этого убивать…

Торопливо, почти неразборчиво выпалив эту тираду, он вдруг умолк, взглянул на меня и полным страдания голосом спросил:

— Сэр, может ли Бог простить такое страшное злодеяние, которое я совершил?

Я посмотрел в его измученные глаза:

— Я не священник, Дэвид, но утверждают, что, если человек глубоко раскаивается в содеянном, Господь может простить ему даже самый тяжкий грех.

— Я беспрестанно молюсь, сэр, — проговорил парень сквозь слезы. — О прощении грехов и за упокой души моей бедной матери.

— Это все, что ты можешь сделать, Дэвид, — мягко сказал Николас и, шагнув к сыну, взял его за руку.

Слова его невольно напомнили мне, чем завершилась наша беседа с Екатериной Парр. Я опустил взгляд.

— Что слышно об Эмме? — дрогнувшим голосом спросил Дэвид.

— Мастер Шардлейк видел ее в Портсмуте. Она искренне жалеет о том, что ранила тебя, — пояснил Николас.

— Ну что ж, я получил по заслугам, — заявил Хоббей-младший, переводя взгляд на меня, и я увидел, что он до сих пор любит девушку.

Мысль о том, что происходило в мозгу этого юноши последние шесть лет, настолько извратив его разум, заставила меня поежиться.

— А где Эмма сейчас? — осведомился он.

Старший Хоббей помедлил с ответом:

— Мы этого не знаем. Но считаем, что ей ничего не грозит.

— А я когда-нибудь еще увижусь с ней?

— Едва ли, Дэвид. Если она и придет к кому-то, так это к мастеру Шардлейку.

Молодой человек вновь посмотрел на меня:

— Я любил ее, понимаете?.. Я любил Эмму все эти годы.

Я кивнул. А Дэвид продолжил:

— Я никогда не думал о ней как о Хью. Вот почему, как мне кажется, страх перед разоблачением позволил дьяволу овладеть мной. Но я искренне любил ее. Как любил и свою бедную мать, но осознал это только когда… после того как убил ее. — Парень разрыдался.

Его отец опустил голову.

— Вот что… — начал я.

Николас перевел взгляд на меня.

Я помедлил, ибо и так уже успел наделить Гая достаточным количеством тяжелых пациентов. Тем не менее самые трудные больные являлись для него хлебом насущным, и, быть может, мой друг в данный момент как раз и нуждался в таком пациенте. К тому же это предоставит мне возможность приглядеть за обоими Хоббеями…