Каменные часы

— Ты, Костя, не бледней, смотри! — хрипло проговорил Дягилев с мукой, проведя ладонью по глазам. На четвертый день войны он, лежа в кювете, стрелял из ручного пулемета — в безумной жажде свалить хоть одного стервятника, но фашистские самолеты проносились невредимыми и с каждым разом их днища и крылья становились красней. Теперь Дягилев знал, что это не был оптический обман и самое багровое солнце так не могло окрасить смертоносные машины.

7

Перед рассветом Люба внезапно проснулась.

Ее разбудил настойчивый шорох, и она замерла, услыша, как за стенкой палатки шуршал полиэтиленовый пакет, куда с вечера были упакованы сосиски и вымытые миски.

Она подумала о страшной большой собаке, что прибежала на их стоянку, выискивая себе еду. Люба увидела ее у леса, когда они с рюкзаками сошли с автобуса и потянулись гуськом по тропинке вдоль хлебного поля.

Пшеничное море волновал ветер, и оттого оно загоралось то голубым, то нежно-зеленым, то шафранным светом.

Первым собаку заметил Дягилев. Он ее окликнул.

Собака насторожилась, затем прыгнула в пшеницу и пропала, а они еще несколько минут говорили про нее, удивляясь ее стати, силе и грации.

Об этой одинокой собаке подумала, проснувшись, Люба.

Она не испугалась и не стала будить мужа, быстро отыскав в головах рюкзак с едой и отрезав кусок колбасы, неслышно развязала шнуровку у входа палатки и глянула в щелочку.

Да, это была та самая собака.

Мощная, поджарая, с свалявшейся черной шерстью (с сединой на боках), с тяжелой волчьей головой — она рвала зубами прозрачный пакет, и миски звенели, но ни муж, ни дети не проснулись.

Люба тихонько засмеялась. Собака мгновенно отпрянула в сторону и исчезла в кустах.

В лесу клочьями висел туман, бело-серые его пятна клубились и расползались по траве мыльной сиреневой пеной, обволакивая стволы берез внизу, словно ватой.

Люба выскользнула из палатки и недалеко от входа — так, чтобы было можно незаметно наблюдать — положила колбасу и быстро вернулась. Она знала: собака где-то недалеко затаилась и наблюдает за ней.

И через несколько минут та вылетела стремглав, схватила колбасу и растворилась в тумане.

К вечеру собака появилась вновь.

Подошла совсем близко к костру.

Дягилев пил чай и едва не поперхнулся, увидев ее рядом с собой. Затем удивленно присвистнул.

— Не надо ее прогонять, — попросил Андрей. Он покраснел, и слезы выступили у него на глазах.

— Ты думаешь ее приручить? — улыбнулся отец, взял палку и бросил в сторону, крикнув: — Ищи, Дик!

Собака устремилась к кустам.

Все опешили. Никто не проронил ни слова.

Сразу стало слышно, как плескалась у берега вода.

Собака вернулась и положила палку к ногам Дягилева. Он встал и закинул ее изо всей силы, так, что она засвистела в воздухе. Овчарка не тронулась с места.

— Дик, ищи! — приказал Дягилев, и тогда собака мощными скачками кинулась в чащу.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул Андрей.

— Просто поразительно, — счастливо засмеялся Дягилев, чувствуя свою огромную и такую неожиданную власть над одичавшей овчаркой, которая ни с того ни с сего признала его хозяином, — просто поразительно!

— Обрадовался, как маленький, — растрепала волосы мужу Люба, — вот увидишь, твой Дик не вернется.

— Обязательно вернется, — запротестовал Дягилев, замечая на лицах детей страстное желание, чтобы Дик вернулся.

— Ты уж очень сильно забросил палку, — волнуясь, сказала Валентина.

— Для Дика найти эту паршивую палку — раз плюнуть, — пылко возразил ей брат, — он бы и в воду, и в огонь за ней бросился. Есть такие собаки, что только прикажи, живо найдут под землей и железо, и золото.

Сестра не удержалась и ехидно засмеялась.

— Что, не веришь? — обиделся Андрей и тотчас просиял: Дик выскочил из кустов с палкой в зубах и бежал к костру.

Собака положила палку к ногам Дягилева, вильнула хвостом и замерла.

— Ложись, — растроганно велел Дягилев, и она легла, настороженно поводя ушами, вывалив из пасти розовый язык.

— Невероятно, — не сдержала своего изумления Люба, — неужели у такой умной псины нет хозяина? Но если это так, то она сама тебя выбрала.

Андрей присел на корточки и протянул руку погладить Дика. Собака глухо зарычала, и мальчик отдернул ладонь.

— Дик, нельзя, — погрозил Дягилев и коротко приказал: — Ко мне! — Овчарка послушно подошла, и он погладил ее голову с прижатыми вздрагивающими ушами.

— Твой Дик волнуется не меньше, чем ты, — заметила Люба.

— Видать, для него не так-то просто стерпеть человеческую руку, — сказал Дягилев задумчиво, — однако, что же мы с ним будем делать?

Сын беспокойно взглянул на отца.

— Пусть поживет с нами, — сказал он.

— А дальше? Вернемся с ним в город?

— Тогда лучше прогнать сразу, — огорченно вздохнула Люба, — не прикармливать и не приучать.

— Черт возьми! Вот что значит испытать счастье, — в сердцах сказал Дягилев, — прямо нелегкая меня дернула кинуть палку. И ведь мы все были счастливы, когда собака принесла ее назад.

— Пусть поживет с нами, — повторил сын.

Дягилев молча погладил Дика, и опять у пса задрожали прижатые к голове уши.

— Как будто у этой собаки есть душа, — смятенно сказал Дягилев, — вот и попробуй, оттолкни.