Каменные часы

А Дягилев не слышал, что верещал фриц. В голове у него загудело, словно рядом разорвался снаряд, бешено прилила кровь к вискам — он с трудом сдержался, чтобы не броситься вперед.

Нельзя было бессмысленно умирать.

— Я ничего не слышу, — сказал Дягилев.

Он повторил это раз десять с настойчивостью и упорством человека, бесчувственного и равнодушного к окружающему миру. Он глухо говорил, наклонив голову, глядя исподлобья, и кровь кипела в его жилах, сообщая окаменевшим мышцам неимоверную силу. Тело его, он слышал, звенело, как натянутая тетива.

Дягилев бормотал как помешанный и искоса смотрел в окно. Именно с этой стороны должен был прилететь самолет и вернуться Катерина. Фигура часового маячила за стеклом и мешала увидеть необходимую даль.

— Я ничего не слышу…

Офицер поднял пистолет и прицелился ему прямо в лицо. Дягилев почувствовал запах сгоревшего пороха.

В самом деле стрелял фашист? Он едва заметно улыбнулся разбитыми губами, прикрыл глаза. Стрелял ведь, гад!

Сегодня к назначенному часу должен подойти Никифор с товарищами, обеспечить охрану точки и доставить груз в партизанский лагерь. Выходит, об этом немцы узнали уже, подумал Петр Алексеевич. Но Никифор будет обязательно здесь и нарвется на засаду.

Дягилев ощутил легкий хлопок по плечу, невольно вздрогнул и поднял глаза. На него пытливо смотрел молодой крючконосый человечек с бритой наголо сизой головкой, курил немецкую сигарету и выдыхал на него дым.

Губы Лысака шевелились, вместе с дымом с них срывалась слюна. Иные слова Петр Алексеевич разобрал, прочитав движения остренькой, хищной челюсти.

Человечек требовал назвать имена, явки, пароли. Хлюст бойко шпарил, видать, по-русски, старательно гримасничал, чтобы он, Дягилев, русский летчик, быстрее понял его жестикуляцию.

У человечка от усердия даже кожа на черепе шевелилась, двигались уши в разные стороны. Личико покраснело, налилось кровью, глазенки накалились молочной мутью.

Очень старался человечек.

Мог бы его Дягилев прибить одним ударом.

Кулак отяжелел, как кувалда, пудовой гирей лежал на коленях. Переводчик вспотел, брызгал во все стороны слюной с дымом, дергался. Из-под распахнутого черного пальто виднелся зеленый френч, опоясанный желтым широким ремнем. На животе у предателя висел в кобуре тяжелый пистолет. Лысак лапал кривыми длинными пальцами крышку кобуры, стараясь открыть, то и дело оборачиваясь на офицера.

Тот все двигал беспрерывно тонкими губами. Видимо, теперь уже орал на своего подручного.

— Я ничего не слышу, — сказал Дягилев.

Лысак на мгновение остолбенел, затем выхватил-таки пистолет и больно ткнул стволом ему в зубы. И в следующую секунду Дягилев со всей силы и злости, что накопились и еще оставались в нем, саданул человечка по хищно ощеренной челюсти, подхватил обеими руками широкую дубовую лавку, снес на пути стоявших столбом гитлеровцев, высадил двойную раму на окне и, стремительной птицей перелетев подоконник, вырвался на волю, подмял ошеломленного часового, уже с автоматом откатился за остов печи и оттуда полоснул длинной очередью по прыгавшим из окна фашистам.

Вот вам пароль, гады!

Сразу трех срезал.

Ящерицей метнулся к следующей печной трубе. Убил еще двух гитлеровцев с собакой, кубарем слетел в глубокий овраг, задыхаясь, ужом выполз по наклонному насту в лес…

24

Старая Катерина повесила ружье деда Евдокимова на стену. Многое это оружие могло бы рассказать. Очень многое… Конечно, время теперь другое и можно счастливо жить, а вот война настигла Колю Ивашова. Пришла к Ивашовым беда.

Рано было еще торопиться на автобус, чтобы ехать в больницу, да она уже собралась.

Катерина достала маленькие молнии. Посмотрела с сомнением. Разве они помогут остановить кровь? Достаточно с них, что берегут тайну. Слово остановит кровь, одно оно обладает такой магией. Слово и защитит, и убьет, если неловко с ним обернуться.

На прошлой неделе, уже на вечерней зоре, старая увидела в окне своего мужа Федора. Не вернувшийся с фронта солдат, красивый и молодой — это ее-то Федор! — силился что-то сказать.

Катерина так и обмерла, и ноги подкосились. Предупреждал о чем-то муж, и она не слышала, хоть затаила дыхание и обратилась вся в слух.

Предупреждал Федор. Подавал знак.

Катерина вспомнила и покачала головой, раскладывая на столе пасьянс, слушала шелест карт. Глядь в окно — там опять Федор. Приложил палец к губам и манит ее рукой. Присмотрелась — никого нет, ветка с яблони лезет в окно. Сбивала с толку память слабые глаза. Но Катерина вышла из дома, огляделась вокруг.

Никого. И детей на деревне еще не видать в такую рань.

Защемило беспокойно сердце.

Присела на лавочку старая и задумалась. Здраво следовало рассуждать. Давал Федор-то знак. Ведь ясно видела, как живого! Матери тоже не однажды снился убитый на германской в четырнадцатом году муж. Катерина силилась сейчас вспомнить, как отозвалось то видение на их жизни.

Отец неспроста являлся, только слабая девичья память не удержала — зачем все же он приходил. Но приходил!