Каменные часы

Катерина согрелась душистым липовым чаем, закрыла дом и вышла на улицу. Там уже собирался народ ехать на работу в дальние поля. У сельсовета стоял автобус. Туда все торопились мимо Катерины. Обычно с ней здоровались на ходу и не скрывали своих улыбок: чего это старая поднимается в такую рань? Не спится одной, поди?..

Она улыбалась в ответ и шла себе дальше.

В этот час Катерина видела всю деревню, и важно было взглянуть в лица новых людей, побыть с ними перед началом дня.

Нет, не шла она в толпу и разговоры не разговаривала. Достаточно ведь поглядеть, как просыпается деревня, чтобы знать о ней все. Утром ничего не скроешь от глаз: и досаду, и злость, и плохое настроение, не помогут фальшивые улыбки спрятать неудовлетворение, все утром расскажется.

Зато как дорого увидеть на лицах счастье, тихую радость и всполохи в глазах от неизбывных молодых сил.

Уж такое дело она любила наблюдать больше всего, и у самой как бы сил прибавлялось, хватало весь день чувствовать себя счастливой — не пришлось в свое время быть молодой.

Так не зря!

Сегодня улица была на редкость многолюдна.

Не иначе что-то стряслось, подумала Катерина, но никого не остановила и не спросила причину, медленно шла к сельсовету, замечая: неспроста забывают люди здороваться друг с другом. Неспроста суетливы и обеспокоенны. Ее вообще не заметили, не улыбались и не шутили, как вчера, когда почти у всех было хорошее настроение.

По обрывкам разговоров она поняла, что пострадал тракторист Ивашов, веселый, молодой парень — подорвался на карьере. Коля его звали, она помнила. В прошлый год у него родилась вторая девочка. Теперь Коля лежал в райбольнице, и все боялись: мог умереть.

Толком, конечно, никто ничего не знал, и поэтому бесполезно было спрашивать. Катерина прошлась возле дома Ивашовых. Светились у них все окна, и тени безостановочно сновали за занавесками. Родные паниковали. Старая горько вздохнула: сколько лет спустя война отыскала Колю, хранила для него ржавую мину. Сильно поранило, говорят. Целую пригоршню осколков уже достали врачи из Коли.

Остановилась, подождала Катерина: не появится ли кто из дома? Она умела заговаривать кровь. Не пригодится ли эта наука Ивашовым? Много раз она заговаривала кровь в войну. Бывало, ее не могли сдержать полотняные бинты, а слово ее держало. Слово! Которое умоляло жить, чтобы изничтожить врага.

Катерина отошла от калитки Ивашовых и не решилась пойти в дом и предложить свое умение, самой сделалось больно, словно заглянула в колодец, где тотчас появилась Аграфена с зеленоглазыми детьми.

Заголосил-и-и!

Но зря она не пошла в дом к Ивашовым. Нашлись бы слова. Нашлись. Много таких слов она за сорок с лишком лет накопила и от погибших сельчан, и от Аграфены. Замерла бы всякая кровь! Нельзя просто так ей литься. И сама, сама! остановится, как не раз это было.

Снова вернулась Катерина к калитке.

Однако никто не вышел, не позвал. Тени по-прежнему вспыхивали за занавесками, не переставая мелькали. Кому-то еще плохо в этом доме, подумала она, а может, сразу стало худо и матери, и жене. Нового ребенка, нового человека носила жена Коли у своего сердца. Ей уж ничем бы не смогла помочь Катерина. Такая выпала доля. Слезами горю не поможешь.

И пошла потихоньку старая к себе.

Автобус укатил от сельсовета. И как вымерло вокруг. Одна теперь шла по улице. Петушиный крик катился из края в край по деревне, дружно сегодня проснулись птицы, хлопали крыльями, пытаясь взлететь, и победно голосили во все горло, вспорхнув повыше.

Что ж, надо было помогать Коле, справиться о его жизни самой и, если удастся, повидать собственными глазами, утишить боль великой верой в хороший, добрый исход.

Зря забыли про нее новые люди. Глянут мельком: тащится старушонка, и высохла вся, и сгорбилась, никакой в ней не осталось силы, кроме никчемного старомодного колдовства. Колдуньей стали ее считать новые люди с той поры, когда взбесившийся бык из колхозного стада поддел на рога пьяницу-пастуха, а потом всех больших и малых на деревне загнал по домам.

Она вышла на середину улицы и заранее стерпела свою смерть, но не пустилась наутек. Бык подлетел вихрем и, как подкошенный, упал перед ней, подломились его ноги. Зверь испугался ее гордого духа. А может, бесстрашное сердце создает вокруг себя магическое поле, которое способно невидимой стеной защитить храбреца?

Куда там, храбрец!

Катерина улыбнулась. Калика перехожая. Только вот клюшечки не хватает и постненького, смиренного выражения на лице. Очень уж стала стара, худа и неказиста. Хорошо еще, что не пугается народ, как бык испугался, ударился перед таким ужасом на колени. Пена, словно дым, потекла с языка, огненные глаза заволокло туманом.

Сошел на нет зверь.