Каменные часы

— Именно так и было дело, потому что заряд Андрей нашел целым. Порох он, разумеется, быстренько сжег и в консервной банке отлил из дроби груз для донки, да вот гильза осталась. И по-моему, не мешало бы найти, где стреляли, еще одну гильзу. Тогда можно сравнить. — Дягилев задумался, помолчал. Хорошо еще — Люба не напомнила про Егора Иваныча. Старик утверждал: именно Дик напал на него, внезапно сбил с ног и придавил к земле. Неужели и здесь был похожий случай? И в отместку кто-то решился собаку убить?

…По тропинке гуськом прошли туристы с тяжелыми рюкзаками. Люба посмотрела им вслед и оживилась. Она обрадовалась сейчас соседям, а сначала ей хотелось жить в безлюдном месте, подумал Дягилев, все размышляя о случившемся. И очень важно было, что Дик ее послушался. Отношение Любы к овчарке как будто поколебалось. И это вполне естественно: одно дело слушать разговоры и другое — самой по стечению обстоятельств стать свидетелем. Происшествие оставило неотразимое впечатление.

И справа, и слева от стоянки донеслись голоса, бойкий стук топоров. Новые туристы обживались, прочесывали рощицу вдоль и поперек, заготавливали дрова.

Еще несколько компаний молодых ребят прошли торопливо к заливчику.

— На другом берегу тоже появились полчища туристов, — сказал Андрей, опустив бинокль, — уже жгут костры.

И тут, и там включились транзисторы и магнитофоны. Трясучие ритмы заполонили округу. Не стало слышно птичьих голосов, лесного дыхания. Хриплый Высоцкий глушил природу. Ему всюду подпевали, каждый ревел на свой лад.

Тут очень был к месту Дик со своей способностью выполнить любой приказ. На него теперь следовало смотреть иными глазами. Своей могучей статью, заметил Дягилев, Дик внушал туристам трепет. Огромный волк, да и только! прибился к ним жить.

Дягилева перед отъездом предупреждали, что молодежь распоясывается на природе, дичает от беззащитности леса, воды и подогретых вином молодых сил, но он специально хотел показать своим детям эту разнузданную слабость начинавшихся еще людей, показать, как корежит их сильней вина лесной дух, бездонность неба, звезды, необъятность мира и своя ничтожность в нем, возникающая в человеке от чувства родственности на земле ко всему живому и мертвому.

Здесь, не в пример городу, остро все воспринимается! Человек вот только свои переживания не контролирует и не старается постигнуть, всеми силами отдается забаве понюхать цветок, свалить для ночного костра огромное дерево, плюхнуться разгоряченным в воду и таким образом остудить себя, при этом вопя от дикого удовольствия.

Дягилев знал, что природа взвинчивает человека, способна своей ласковой нежной слабостью поднять со дна его души всю накипь разрушительной силы. Поэтому он понимал и жалел ребят, охмелевших от прикосновения к стихии. Их дух подвергался испытанию, и они не догадывались об этом.

Отдыхали.

Как они заблуждались!

Вопли магов и транзисторов не давали прислушаться к природе. И не случайно своим видом Дик повергал в легкий столбняк сновавших вдоль берега туристов. Собака напоминала, что и природа может быть грозной и страшной, смертельно опасной для человека.

Когда-то и сам человек был зверем, и незачем ему вспоминать о давно прошедших временах, тем более в минуты отдыха. В стихии еще достаточно водится зверья.

О, природа умела дать почувствовать сильного безнаказанным, а слабого беззащитным! Дик олицетворял власть силы. И при взгляде на него — обыкновенным мелким хулиганством выглядел кураж слабых духом людей, резавших сейчас пилами вековые деревья, чтобы до полнеба запалить костры, пить ночью при пламени огня вино и закатывать глаза в блаженстве и восторге.

Злость тихо и неукротимо поднялась в Дягилеве. Смотреть на такое он равнодушно не мог. Следовало вмешаться.

27

Ночью старая Катерина услышала голоса.

Быстро, вкрадчиво и неясно говорил Тялтя-Гуль. У нее обмерло сердце: Тялте отвечал Вася. И его слов нельзя было разобрать.

Старая в тревоге встала и подошла к окну.

Молоденький месяц запутался в ветвях густой яблони, и серебряными монетами падал его свет на темный дубовый подоконник. Поскрипывал едва слышно сверчок. Томительно и однообразно тянулась его песня.

«Наверное, скоро умру», — подумала Катерина.

Ноги ее давно не чувствовали холода. Это означало, что кровь ушла с поверхности тела вглубь для того, чтобы не остановилось изболевшееся сердце. Ее организм законсервировался.

Опять забубнил Тялтя, пытаясь хоть какие-нибудь сведения вытянуть из подростка. Теперь Вася словно набрал в рот воды. Его лицо с пустыми глазницами опрокинулось от удара плетью.

Мороз сковал тело старой Катерины: наяву ведь все это видела своими слабыми глазами.

Она с тоской оглянулась вокруг, и привычная обстановка утишила страдание. Ружье деда Евдокимова висело на прежнем месте. Две маленькие молнии замерли на столе еще с вечера, когда старая вернулась из райбольницы от Коли Ивашова.

Конечно, стоило ей заявиться в клинику, как сразу начались сложности: кто такая? Зачем нужен больной?