Каменные часы

Дягилев снова повернул в лес.

Больше петлять не имело смысла. Ранней зимой он выходил на эту равнину с Катериной Калитиной и минировал шоссе. В тот раз цепочка взрывов разметала колонну тяжело груженных боеприпасами гитлеровских грузовиков. Воистину горела земля под ногами оккупантов.

На миг тогда Дягилеву даже показалось, что слух возвратился к нему — так сотрясалась и стонала земля. Он лежал и слышал ее дрожь и боль. Солнце то появлялось, то исчезало в дыму и пламени. Катерина насчитала свыше сорока факелов. Ее губы двигались непрестанно, глаза были широко открыты. Она приподнялась на локте, черный платок съехал на плечи, и сырой ветер порывами относил с ее молодого ожесточенного лица паутинку седых волос.

Все это встало вновь в памяти Дягилева, и он прибавил шаг, побежал, зло налегая на палки. Вот уж страху набрался и такого кругаля захватил — можно и не поспеть, если Катерина зажжет костры раньше, чем даст он ей знать. Ни рук, ни ног не чувствовал Дягилев. На ходу сбросил отяжелевший от пота и крови кожух. Дернул затвор автомата — ни одного патрона. И автомат — в снег. Легко его могли взять голыми руками, да напугала смерть расстрелянных на хуторе.

Дягилев вышел на просеку.

Она круто и нескончаемо тянулась вниз. Здесь наст был прочен, как лед, матово отполирован ураганными сквозняками. Здесь ветер срывал с кудрей и бороды льдинки.

На несколько минут во время спуска Петр Алексеевич почти ослеп — от потоков встречного воздуха в глазах потемнело. Со скоростью курьерского поезда он миновал просеку и оказался в трех километрах от болота.

Ватная фуфайка Дягилева на ветру заледенела, стиснула грудь, и он ее распахнул, закинул на бегу за пазуху горсть сыпучего сухого снега. Рассеялась в глазах мгла.

Тут он обернулся.

Крутой, великий подъем в небо заставил содрогнуться — словно спрыгнул он с загоревшейся звезды и остался жив, невредим и только теперь заметил, насколько страшен и опасен был полет. Чудом остался цел.

Верно говорила Катерина: в рубашке родился.

Он представил себе ее глаза, полные отчаянья и испуга. Усмехнулся. Никогда ведь не видел такой Катерину. В прошлый раз на шоссе, когда зарево от взрывов занимало еще полнеба, она пошла к исковерканным машинам. Живые фашисты в страхе рассеялись по равнине, бросив своих раненых, мертвецов и оружие. Сначала Дягилев не понял порыва девушки, хотел ее остановить, но сам замер, пораженный. Подобное выражение лица он видел только в городе, в музее — на ликах святых. Затем глаза Катерины осветило возмездие.

…Уже стемнело. Крупные звезды рассыпались по небу. Народился молодой ясный месяц и засиял, роняя вокруг мерцающие искры — предвещал сильный мороз и безветрие.

Дягилев ступил наконец на наледи болота, то и дело оглядываясь на небо, словно мог разглядеть во мраке транспортный самолет.

Страстное, необъятное безмолвие его окружало.

Вдали вспыхнул, внезапно загорелся костер. Дягилев закричал что было сил. Но загорелся второй, третий, четвертый… И скоро он оказался в пылающем кольце.

Дягилев медленно заскользил к ближнему огню.

2

Тихо без сына и внуков в пустой квартире.

Всюду летает тополиный пух. В раскрытые окна течет жаркий воздух, колыша легкие светлые занавески. Гудят на улице машины.

Дягилева не слышала этот шум.

Всего полчаса назад ушел военком. Но молодой стройный подполковник еще стоял перед глазами, а у нее от волнения все замерло в душе. Ни слова она не смогла сказать в ответ военкому. Не было таких слов благодарности за память о ее муже, летчике Дягилеве, за многотрудные поиски. И не дало слезам пролиться — отчаянное, душное усилие, одна-то своего горя и счастья не скрывала.

Подполковник просил разрешения вручить правительственную награду ее мужа — орден Боевого Красного Знамени — на заводе, где работала Наталья Ивановна.

Мальчишка был еще военком и волновался не меньше, чем она, хотя старался быть невозмутимым и спокойным. Дягилева знала: у него пропал без вести отец на войне. И, наверное, разговаривая с ней, военком все же думал о нем и о том, что и ему выпадет в свой черед строгая и торжественная минута когда-то узнать о своем отце. Подобное не раз чувствовала сама Наталья Ивановна, если случалось прочесть в газете или оказаться свидетелем, как через десятилетия награда все же находила своего героя. Это придавало сил в надежде.

Да, множество писем написала она в разные инстанции и многим людям. Просила, умоляла помочь, заклинала памятью о павших

Наталья Ивановна разрыдалась.

Ни к чему было сейчас сдерживать себя, стискивать зубы и напрягать все свои силы, чтобы никто не увидел ее боли, страдания — добавилось такое всепоглощающее облегчение от принесенной военкомом вести.

А подполковник-то стоял перед ней — простой русской женщиной — навытяжку, отдавая дань ее многотерпению, этому самому трудному мужеству, самому неприметному, выше которого нет ничего на земле.

И от этого понимания и сочувствия военкома — столько горьких и счастливых слез. От таких утишится боль и просветлеет в глазах.

Ветер носил по комнате клочья белого тополиного пуха, сушил на лице слезы.