Каменные цветы

— Этот ваш простой мастер — потомственный ювелир, между прочим. А торчит в каком-то подвале. Но это можно понять, ему не на ровном месте амбиции подрезали. Он сын Александра Романова — был такой весьма успешный и обеспеченный тип. Да и в предыдущем поколении там ювелиры были, до самой царской России…

— Ты специально лишнего болтаешь? Чтобы заинтриговать меня и заставить молить о продолжении? Зря.

Что ж, управлять ею оказалось не так просто, как хотелось бы… Пришлось переходить к фактам.

— Ему было где-то двенадцать лет, когда Романов-старший умер. Но свою вдову и сына покойный папаша оставил с неплохим наследством, так что вдова недолго ходила в печали. Она снова вышла замуж, а через четыре года твой друг Паша убил собственного отчима, за что и загремел в психушку.

Вот теперь она отреагировала так, как он ожидал: замерла, испуганная, чуть не уронила бокал. Да и понятно, почему — она только что выяснила, что спала с убийцей! Хотя могла бы не ложиться с ним, уже зная о том, что он псих. Однако женщин порой привлекают очень странные черты.

— Почему он это сделал? — спросила Егорова, наконец взяв себя в руки.

— Тогда и стали разбираться. Выяснилось, что семейка только на первый взгляд казалась мирной и чуть ли не образцовой. Бил этот отчим твоего дружка нещадно. А еще поговаривают, что не только бил. Там когда распутывать начали, очень любопытные факты в биографии этого типа повылезали. И кто его знает, что происходило за закрытыми дверями? Даже его мать на суде заявила, что ничего толком не знала, только догадывалась. А он, Павел этот, и не давал никаких показаний… Ему не до того было: ему как раз тогда отчим глаз вышиб, он в больнице лежал. Может, за то, что вышиб, он и убил. Может, еще за что.

Последнюю фразу Юрий произнес многозначительно, чтобы его собеседница точно поняла, о чем речь. Однако Егорова, казалось, перестала его слушать, она задумчиво крутила на столе бокал с вином, хотя сама больше не сделала ни глотка.

— Если его послали не в спецшколу, а в больницу, значит, доказали, что его довели до преступления, — указала она. — Он был признан недееспособным.

— Да. Насколько я понял, Лаврентьев был другом его отца, но не родственником ему. Вроде как он кому-то приплатил, чтобы вытащить пацана из психушки и взять под опеку.

— Вот с этого момента мне как раз рассказывали… кое-что. Павел снова признан дееспособным.

— Может быть, — пожал плечами Юрий. То, что Егорова определенно не видела главного, раздражало все сильнее. — А какая разница? Сути это не отменит.

— Какой еще сути?

— Он убийца, Света, и психика у него подорвана на всю жизнь. Нельзя пережить такое ребенком и остаться нормальным! Что бы там ни болтали врачи. Это еще в лучшем случае!

— Тут прямо заинтриговал. Что же для тебя тогда худший случай?

— Ты сама не понимаешь?

— Уже очевидно, что нет.

— Этот твой приятель может оказаться не только психом, но и опущенным, — хмыкнул Юрий. — По-моему, это предельно ясно. Его отчима и раньше подозревали в подобном, а тут он получил пацана в безраздельное пользование. Ну каковы шансы, что он этим не воспользовался?

Это должно было ее впечатлить. Правильные вещи можно говорить лишь до определенного предела, весть о том, что ты делишь постель с таким существом, ужаснула бы любого нормального человека. По крайней мере, Юрия бы это впечатлило. А Егорова только пялилась на него, не моргая, и выносить этот взгляд становилось все сложнее.

— Да что с тобой не так? — пораженно спросила она.

— В смысле?

— Ты знаешь, что с ним это случилось? Ты в этом абсолютно уверен?

— Нет, не то чтобы знаю… Но ведь шансы есть!

— Тебе нельзя говорить о шансах, ты понимаешь, что с этого начинаются сплетни? Ты ляпнул где-нибудь в соцсетях — остальные подхватили. А этого могло и не быть, это твой домысел!

— Все равно, это может быть правдой, — настаивал Юрий.

И тут Егорова его добила:

— Ну и что? Если это действительно с ним сделали, разве он виноват? Он был, по большому счету, ребенком! Ты хотя бы отдаленно представляешь, что ему пришлось пережить?

Она не притворялась, она действительно жалела этого типа — убийцу, психа, да еще и непонятной ориентации! Юрий видел слезы, блестящие у нее на глазах, чувствовал ее гнев. Похоже, он поторопился, признав ее умной — и равной себе.

— Он не был ребенком, ему было шестнадцать, — напомнил он. — Это возраст согласия, если что! Да что там, ему почти семнадцать исполнилось… Не спорю, вряд ли он хотел лишиться глаза. Но кое-что другое ему могло за четыре года даже понравиться.

— Да ты больной просто! — Егорова заметно повысила голос, и на них уже оборачивались.

— Я больной? А почему он тогда никому ничего не говорил столько лет? Зачем терпел это? А может, не терпел?

— Достаточно, я не обязана это выслушивать.

Она и правда не собиралась продолжать разговор. Егорова резко поднялась из-за стола и разгневанной яркой птицей упорхнула прочь. Что ж, значит, пришла пора запасного плана.