Каменный пояс, 1975

«Испугалась я, ни слова сказать, и крикнуть поначалу-то. Медведь не медведь, страшилище лесное. Понадеялась, пройдет мимо, не тронет. А он не уходит, медленно так это ко мне приближается, крадется ровно. Мне бы скорее бежать, а ноги-то одеревенели, пошевелить ими не могу. Потом как заору, но кто услышит? Сгреб меня в охапку, сильный был, как былиночку, и понес в осинник. Я уж и кричать не могу, сомлела от страха вся. Потом помог хворосту набрать и домой довез. Хожу по избе и сама не своя, хоть руки на себя накладывай. Мама в себя уже не приходит, целыми днями что-то бормочет, либо песенки поет, ни одной родной души на всем белом свете».

Вот такие истории случаются в жизни. Я, конечно, понимаю — из всего, что узнала о тяте, можно сделать о нем плохой вывод. Это правильно — и дезертир, и от борьбы прятался, и с мамой по-разбойничьи обошелся. Но тятя появился второй раз, и она не прогнала его.

Тятя рассказывал:

«Возвратился в рыбацкую артель. Неводим, стало быть, а нутро мое жжет. Сам не пойму, что такое. Жжет и жжет, и все тая девка мерещится, мокрые, как лывы после дождя, глаза ее. Вспоминаю похабство свое, дрожь по мне проходит, сам себе варнаком кажусь. Это еще бы ладно! Главное-то другое: жжет нутро и сердце просится к ней. Ну, вечером и махнул в Кыштым. Постучался в окно. Выглянула, увидела меня и отшатнулась. Я не ухожу. Думаю, пусть лучше ухватом прогонит, а сам ни за что не уйду, с места не стронусь. Она помешкала-помешкала да и отперла мне. Тут уж у меня нутро жечь перестало, только вот сердце к самому горлу подступает, прямо задыхаюсь я. К утру прибег в артель, а вечером побег к Дусе. И пошло-поехало. Днем чертомелил в артельке, а ночью с Дусей. Подвело меня всего, кожа да кости остались».

А тут пожар. Вспыхнуло вдруг и сильно. Началось со склада серной кислоты. Погода стояла жаркая и сухая. Небо было белесым. Таким оно становится в нестерпимую жару, хотя на дворе была вторая половина мая. Все живое пряталось в тень. Ребятишки баландались в заводском пруду.

Быстрое жаркое пламя взметнулось на складе. Образовался ток воздуха, создались мощные вихри. Ими из пекла выбрасывались горящие плетеные корзины, в которых когда-то хранились бутыли с кислотой. Занялись ближние дома. И пошел огонь плясать по тесовым крышам. Вот уже целая улица пылает. Все в один миг, неожиданно. Люди обезумели, не успевают вытаскивать из огня свои пожитки. Метались с кудахтаньем куры, поднимались вверх на своих немощных крыльях. Их подхватывало током воздуха и кидало в огонь. Телят и овец, которых не успевали выгонять из сараюшек, давило горящими бревнами и досками, и они сгорали заживо. Старухи тащили иконы, крестились, бога упрашивали — помиловать.

Отличился дядя Кирилл. Собрал мужиков, разбил их на команды и послал в дело.

Ураган огня бушевал над Верхним Кыштымом. В середке шквала этого — белая церковь.

Тятя рассказывал: