Каменный пояс, 1985

Немцы не выдержали гигантского напряжения на реке Мышкове. Двадцать второго декабря они в последний раз попытались прорваться на север, туда, где захлебывалась кровью армия Паулюса, окруженная между Волгой и Доном. Но гвардейцы оборонялись с неслыханным упорством и ожесточением. В самые критические дни боев — двадцатого, двадцать первого и двадцать второго декабря — почти круглые сутки работала на наши гвардейские полки 8-я воздушная армия. На линии Громославка — Васильевка — Нижне-Кумская она беспрерывно бомбила танковые колонны Гота, его передовые позиции и тылы.

Впрочем, 4-й воздушный флот немцев тоже и днем и ночью носился над нашей головой. Поддерживая натиск 16-й дивизии СС «Викинг» и 17-й танковой, бомбовозы и истребители с упорством отчаяния долбили нас сталью и свинцом.

Особенное напряжение испытывали гвардейцы у Громославки, на высоте 146.9, под которой находилась эта станица.

И именно тогда, в конце месяца, измотав немцев, наши корпуса нанесли таранный удар по 4-й танковой и 4-й румынской армиям группы «Гот». Бог знает, что творилось у Громославки, Гремячего, Верхне-Курмоярской и других станиц Дона! Свист бомб и снарядов, рев самолетов, танков, самоходок, тракторов, запаленное дыхание сотен тысяч солдат той и другой стороны — вот что такое был Дон в ту пору! Снег на многие десятки километров почернел от взрывов, был забрызган кровью, завален разбитой техникой и рваной сталью.

Глубочайшие раны наносили немцам наши «катюши».

Я видел первый залп «катюш» на Северо-Западе и дважды наблюдал разрывы сравнительно близко. Что сказать? Враг заслужил своей злобой, своей ненавистью к целым народам, своими зверствами эту нещадную, всесокрушающую смерть.

Я нашел в степи пушки уральцев, и земляки приняли меня в свою компанию: все-таки лишние руки в этом море огня, грохота, ругани и стонов.

Схватка была долгая и кровавая, и газета «В атаку!» посвятила ей половину страницы. Правда, публикация состоялась не сразу. Дело в том, что редактор считал: такая подборка не подборка, если в ней нет стихов, а я никак не мог выкроить время, чтобы сложить разрозненные, отрывочные строки в одно целое. Наконец это удалось, и подборку напечатали.

Открывала ее корреспонденция гвардии майора И. Сорококенди «Бой батареи с 64 немецкими танками». Офицер подробно, насколько позволяли обстановка и размер газетного листа, рассказал о героях схватки.

Старший сержант Григорий Ильинский, наводчик Александр Жигулин, заряжающий Петр Савин, замковый Михаил Кондрашин и многие другие не склонили гордых голов перед немецкой броней. На почерневшем снегу до конца войны застыли девять мертвых танков с крестами на броне. Уцелевшие пятьдесят пять танков повернули назад и бежали с поля боя. Пятьдесят пять, — представьте себе эту картину!

Рядом с корреспонденцией Ивана Сорококенди стояли мои стихи —

Бессмертие

…Пока Ильинский у лафета,

Пока Жигулин у шнура, —
Немецким танкам хода нету,
Ты не прорвешься, немчура!
Черны от пота руки, лица,
Кругом разрывы, пламя, дым.
Ты не достанешься, станица,
Заклятым недругам твоим!
Гвардейской доблести и чести
Не сломят пули и броня,
И танк, попавший в перекрестье,
Уже не выйдет из огня!
Упал Жигулин, мертв Кондрашин,
Разбитый дом объят огнем,
Но уцелевший Савин страшен
В святом неистовстве своем!
Ильинский жив, но сильно ранен.
Ему кричат живые: — Ляг!
Но он стоит и умирает…
Твое предсмертное старанье
Навек запомню я, земляк!
Да будет ваше имя свято,
Как вечный памятник трудам
От крови красного солдата,
Не уступившего врагам!

Ах, как хотелось после войны узнать порой: уцелели ли мои знакомые, мои друзья, мои побратимы в многолетней буре огня. Но это трудно очень, так как мы, за редким исключением, не записывали адресов. Я теперь часто жалею о тех промашках.

А ведь такой адрес — порой единственный путь, на котором можно найти солдата или память о нем.

Но вернемся к сражению в междуречье Волги и Дона, к его чудовищному огню, напряжению, ранам и жертвам. Сбитый с позиций на Мышкове враг, прикрываясь танковыми арьергардами, пятился и отходил за реку Аксай.