Каменный пояс, 1985

Двадцать пятого декабря наши войска вышли к Аксаю, а через два дня 7-й танковый корпус Павла Алексеевича Ротмистрова, которым усилили нашу армию, прорвался на западную окраину Котельникова. Еще через день танкисты захватили там полевой аэродром неприятеля. На взлетных полосах горбились пятнадцать исправных боевых самолетов, рядом громоздились горы боеприпасов и цистерны с горючим…

Побывав на аэродроме вслед за танками, я не замедлил отправить оперативную корреспонденцию в газету.

Двадцать девятого декабря немецкий гарнизон Котельникова был полностью уничтожен и пленен. Остатки группы «Гот» в страхе отходили на запад и юго-запад.

Котельниково, то самое Котельниково, от которого две с половиной недели назад Манштейн и Гот, совершенно уверенные в полном успехе «Зимней грозы», начали свой поход к Сталинграду, теперь праздновало свое освобождение. 7-й танковый корпус генерал-майора Ротмистрова тогда же был преобразован в 3-й Гвардейский, Котельниковский, а сам Павел Алексеевич стал генерал-лейтенантом и одним из первых кавалеров только что учрежденного полководческого ордена Суворова.

За эти дни беспощадных боев Манштейну и, главным образом, Готу были нанесены глубокие раны. Только наши гвардейцы уничтожили и пленили шестнадцать тысяч солдат и офицеров врага, захватили триста семьдесят четыре орудия, семьдесят танков, двадцать самолетов, множество оружия. Дорого обошлась Гитлеру его «Зимняя гроза»!

Нелегок был наш путь от Сталинграда на запад, путь фантастических побед и бесчисленных могил. На нем остались погребальные холмы, над которыми навечно застыли разбитые танки с красными звездами на бортах. Это было великое право красных экипажей — покоиться под броней своего Отечества.

У одного из таких памятников я написал стихотворение «Могила танкистов» — дань и прощальное слово побратимам:

На берегу морском, в тумане,
Не на земле своих отцов,
Пилотки сняв, однополчане
Похоронили трех бойцов.
Чтоб им не тосковать в могиле,
Вдали от милых мест родных,
На холм машину водрузили,
В которой смерть застигла их.
Волна метаться не устала,
И лбами бури бьют в гранит,
Не танк уральского закала,
Как часовой, их сон хранит.
…Мы помним берег дальний, синий,
Гуденье гневное огня.
Спокойно спите на чужбине:
Над вами — Родины броня!

И еще — два слова о могилах и танках. Пятнадцать лет назад несколько писателей прилетели из Парижа в Марсель. Мы шли в сумерках по окраине портового города, и внезапно все трое — Виктор Боков, Михаил Бубеннов и я — остановились. На небольшом могильном холме темнел танк. Французы, как и мы, ставили над могилами погибшую броню.

Новый год я встречал в Котельниково, в теплом и чистом доме местных учителей. Каким-то образом меня здесь отыскали сотрудники фронтовой и центральных газет, и вечер, осиянный нашей победой, прошел весело и неголодно.

Военные журналисты с любовью и уважением отзывались о 2-й Гвардейской, о ее железном мужестве, упорстве, терпении, натиске. Мой старинный приятель (мы до войны вместе работали в одной из московских газет) Сережа Турушин сказал, что гвардейцы в эти дни спасли Отечество. Мне тогда показалось: преувеличение. Но вот что напишут потом наши полководцы: