Камера хранения

Удач – много. Совершенно потрясающие люди вокруг. Вообще главное – люди. Мне в жизни невероятно повезло с окружением. Это прям – ух!!!

Галисанна

Конечно, деревня Никитино-Троицкое – особая. Особая для меня. Для всех, кто вырос на этих трех посадах. Особая для всех, кто тихо, боясь произносить это вслух, радуется, что вот уже и наши дети не видят для себя другого места на лето… Через неделю у меня отпуск. Я поеду в деревню, а там снова пойду к Галисанне. Чай пить на веранде. Господи, пожалуйста, пусть это повторяется подольше!

Галисанна – это от Галина Александровна. Видимо, мне было проще так произносить. Лет сорок назад. Когда я приходила к ней «на гору» и входила в ее всегда открытый дом, на террасу, где стол накрыт двадцать четыре часа в сутки и всегда гости-гости, и уходила с карманами, полными конфет, и с бутербродом с вареньем. Потом, сильно позже, ее внуки стали называть моих родителей Валасинна и Какатин Матеич. Все-таки Вера Васильевна и Константин Матвеевич – это слишком много букв.

Теперь я сижу с ней все на той же террасе и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю… Когда ухожу – она все равно сует мне в пакет пару банок с вареньем, а я думаю – зачем? Папы уже нет, но я все равно беру… кому? А она выходит следом, опирается на ходунки, ставит их впереди, потом два шага через боль, потом опять ходунки, потом ноги, медленно, но она привыкла провожать меня за калитку. Я иду вниз с горы, оглядываюсь, она стоит наверху, и машет мне вслед, и с удовольствием улыбается, когда видит, что я достаю телефон, чтобы сфоткать ее с этими ходунками и в пуховом платке в летнюю жару. Старушка моя глухая, Галисанна. Потрясающая и деловая, красивая и шумная Галисанна. Сегодня и почти сорок лет назад.

Галисанна, кажется, была третьим москвичом – после моих родителей и их друзей Золотухиных, – приехавших в Никитино, чтобы уже навсегда прикипеть к этой деревне без воды, без газа, даже практически без электричества, но с таким видом от банного крылечка, что размышления про комфорт становятся какими-то жутко мещанскими.

Машины у Галисанны не было почему-то. Странно. Все было. Были классные шторы, удобные кресла, было всегда выстиранное и наглаженное постельное белье, всегда была колбаса, и была на столе селедка, были серьги офигенные в ушах, и были кофейные чашечки – а машины не было. Поэтому иногда возили в деревню Галисанну мы на своих красных «жигулях».

Надо было заехать на машине за ней на работу, в какое-то странное закрытое место под шлагбаум. Галисанна там работала как-то очень удачно по советскому времени. Она там, как тогда говорили, «доставала» бесконечные блюдца, тарелки, полотенца, ножики с костяной ручкой. Оттуда она легкой походкой выходила на каблуках, с двумя огромными сумками с надписью «Спорт» (прямо как в фильме «Родня»), и легко и лихо подходила к машине, которая и так уже была нагружена до предела. Папа мой открывал ей дверь впереди, он предпочитал сажать ее на переднее сиденье, чтобы машина была нагружена равномерно, она элегантно садилась и говорила: «Константин, всего две сумки, нетяжелые, я там вам взяла антрекот и на холодец». Она садилась, а папе надо было ее сумки в багажник поставить. Он еле отрывал их от земли и, тихо матерясь, ставил в багажник, а потом ворчал по дороге, что будем последний километр сельской дороги из-за ее антрекотов пузом цеплять…

Помню год, когда мы снова заехали за Галисанной, – дело было уже после развала Советского Союза. Она лихо, снова на каблуках, на своих сильных ногах со спортивными икрами и тонкими лодыжками, тащила к машине две сумки. Папа уныло вышел встречать. Но она не села, а сказала: «Щас, Константин, еще кое-что». И ушла. Через несколько минут вернулась. Она тащила несколько огромных красных советских флагов, прямо с древками. Папа посерел. Она стала причитать: «Ну ладно, Константин, ты что, это ж кумач, посмотри, какая ткань крепкая. Будем вешать в деревне на дом на праздники». Папа смотрел на нее с тихой яростью. Она настаивала. «Все влезет, Константин. Ну не бросать же. Ну выкинуть же хотели флаги. Разве можно выкидывать? Константин, смотри, ткань какая! Ну! Ну на гробы же пойдет. Красная!»

У Галисанны потрясающий заливистый смех. И потрясающие плюшки с маком. Она каждый год приходила 31 августа на папин день рождения, и за столом были всегда ее плюшки и ее смех. У Галисанны какие-то удивительные были платья, помню голубое с лаковым пояском, помню ее вазы хрустальные, кольца и серьги как из фильма «Место встречи изменить нельзя», всегда невероятная завивка и эти всегда открытые двери… И невероятная щедрость. Всё для всех. Никому ничего не жалко. «Ну а что, Вер, на тот свет, что ли, забирать, да, Вер?!»