Камни поют

Я, Конунг, Митя и Соня – все прекрасно поняли. Да, и Соня поняла, я уверен. Конунга с Митей мы уже в Доме пионеров встретили, прихватили. А больше никого нет – начался учебный год, родители, верно, за учебники после лагерей и дач засадили. А нам и хорошо – меньше людей, меньше боится Соня. Хотя она сегодня прямо спокойная, пусть в автобусе немного волновалась, все на меня оглядывалась. Почувствовала, что я после крика Алены и сам расплакаться был готов?

(А потом я понял другое – что никакого смотрителя нет, что Лис просто выдумал для красоты, для легенды. В самом деле, зачем смотритель? Маяком-то никто не пользуется давно, травы у входа поднялись.)

– А вот скажите, народ. – Он оглядывается, ветер треплет его длинные рыжевато-каштановые волосы. – Можно ли здесь, на этом берегу, на дневку расположиться? А на привал?

Мы оглядываемся: мыс, поросший лесом, внизу дикий пляж, один только мужик в плавках стоит, на нас пялится.

– Смысла, наверное, нет, – осторожно говорит Конунг, у него волосы – точно шлем, густые, нечесаные, а голос зычный, низкий для пацана, вот так его Лис и прозвал, а почему точно, не знаю, забыл, кто такие конунги, – без питьевой воды.

– Мы же не искали. И потом – немного-то воды с собой тащим.

Мы набрали в Доме, да, не забыли, хотя мне в последнее время редко хочется пить. По фляжке на брата, но еду, конечно, не приготовишь, поэтому всегда нужно искать ручеек, речку, источник. Или еще есть специальные опреснители морской воды, но трудно достать. Еще в одной книжке написано, будто бы можно пропускать воду через плоть рыбы, тогда морская вода станет пресной. Так Лис говорит: это уж точно байки, мы не дурачки какие, понимаем. А если палатку ставить, то верхний слой дерна снимать, выкладывать плоскими камнями, чтобы нигде перекоса не было. Что еще помню из его рассказов? Все помню, потому что каждое слово нарочно запоминал.

– Ага, понятно, а ты, Лешк, что скажешь?

Что-то затеплелось внутри: Лис ко мне обращается, Конунг ответил неправильно, поспешно или как-то еще, а Митя не ответил совсем; рассматривал белый маяк, подступы к нему. На море не смотрел, привык к морю. Это я головой верчу – легкая веселая вода, маяк, склон, поросший невысокими деревьями.

Но только плохо, что я не знаю.

Не знаю, почему здесь нельзя останавливаться, – точно ведь нельзя, но надо понять почему. Почему? Холодно, жарко, море близко? Маяк ночью светит слишком ярко, будет проникать через ткань палатки и мешать спать? Ах, нет, он же не –

Но да что мы, нежные какие, ведь спать будем крепко-крепко, из пушки не разбудить? Нет, дело должно быть не в том, а –

– Может быть, тут прилив? Может быть, нас просто затопит?

Лис не отвечает, но Митя и Конунг – местные, туапсинские – не ржут, значит, не ерунду сказал, хотя про приливы и отливы плохо понимаю. Неужели они есть на самом деле?

– Ну что, искупаемся? – вдруг бодро оборачивается Лис, чуть подпрыгивает, вылезая, вылетая из кожи.

Пацаны бросаются радостно, а я застываю.

– Что? – Смотрит недоуменно, а пальцы уже на пуговицах рубашки. – Что такое, не хочешь? Но море еще теплое, местные чуть ли не до ноября…

– Не в том дело.

Соня. Разве ты не понимаешь? Ты же инструктор, преподаватель, взрослый, должен понимать. Соня, она же девчонка. Она сюда без купальных вещичек поехала. И вообще. Ты плохо понимаешь про Соню?

Но Лис понимает с полувзгляда, опускает руки.

– Ладно, пожалуй, я не буду купаться, что-то горло побаливает. А ты иди, Лешк. А мы с Софией пока тут походим, поглядим, как к маяку удобнее подняться будет.

– Иди с пацанами, я схожу с Соней к маяку.

Он щурится, не верит. Все время думаю, что он скоро наденет очки, – может быть, и уже носит, когда пишет или читает. Пока не видел, но и вообще редко видимся в спокойной обстановке, в помещении.

– Ты точно уверен?

– Ну да. Я искупаюсь как-нибудь потом, не особо люблю, а Соня… Ну, я же сказал, что буду за ней присматривать. Не волнуйся, силы хватит ее за собой по склону подтянуть, если что.

– Но ты обещаешь идти как учил? И падать лицом к горе, если вдруг придется падать?

– Да с чего… Ладно, обещаю. Обещаю.

Он колеблется, поэтому добавляю – иди лучше вниз, пока они без тебя не утонули. Тогда только он вспоминает, что не только за нас, интернатских, отвечает, а вот и за этих, домашних, что после этого за родительский стол сядут, станут есть загустевшую солянку, но почти не завидую. А они уже одежду скидывают, по гальке, ругаясь, прыгают, сейчас пойдут плескаться. И ничего, что они, может, еще лучше Лиса плавают (обещаю себе, что посмотрю с холма).

Лис кивает и идет к ним, прыгает по камням, на ходу расстегивая рубашку.