Камни поют

Бегу за Лисом, он показывает: вот улица, вот тут под горку, тут переулочек, не пропусти, дверь металлическая, потом еще одна дверь. Только зачем запоминать, если один ни разу не приду? Это маленький дом, разделенный на несколько квартир, его, то есть не его, – на первом этаже. Пахнет непривычно, смутным старушечьим запахом, сладким молоком.

Мы захватили творожные сырки, сразу штук шесть, чтобы нам, двоим мужчинам, хватило, он все время подчеркивал, что мы мужчины, что мы должны греть тушенку и не снимать ложкой то жирное, бело-желтоватое и мерзкое. Потом всегда, всю жизнь, когда мы с ним были в походах, в каких-то вылазках, тайком выкидывал, старался, чтобы он не смотрел. А я просто не мог положить в кашу это склизкое, даже смотреть не мог. Зарывал среди деревьев, хоронил.

Нас встречает пожилая женщина, почти бабушка, поднимается навстречу, а Лис ей сразу – сырки. Она улыбается, кивает: молодец какой, тесто как раз поднялось.

Пожилая женщина жарит пирожки в сковородке, потом садится с нами. Сидим, а она вежливо предлагает: вы, наверное, хотите телевизор посмотреть. Мальчик так точно хочет.

Не хочу никакого телевизора, но ее разговоры тоже слушать не хочется. Все расспрашивает: чем кормят в интернате, общаюсь ли с девочками, приняли ли в пионеры. А меня, может, давным-давно приняли, и это же ясно, что же – не видит? А вот Лис как будто не видит. И чтобы он слышал – не хочу, все это женские, неправильные разговоры. Никогда не говорили об этом, но знаю, что пионеры – не одна семья, у них свои, частные, собственные семьи. Я так отличаюсь от Дани, от Айтугана, я никогда на них походить не буду.

– Пошли в мою комнату, Лешк?

Киваю.

– А пирожков еще с собой возьмите, прямо в комнату, – заполошилась она, бабушка Надя, просто Надя – так представилась, но вообще бабушка, конечно, хотя так и нельзя называть, невежливо. – Видишь, Алексей, на сей раз напекла много.

– Да вы сами поешьте, тетя Надя.

– Да уж наелась. – Она кокетливо кладет руки на талию, расправляя старушечье, совсем длинное, цветастое платье. – Это вам, мальчикам, нужно много питания, мне уже не так.

– Да какой я… – Лис отмахивается, делает знак: мол, чашки помой, приберись здесь. – Какой я мальчик, это только вот он, а у меня борода – вон, видите? Теть Надь, ну мы пошли?

– Да-да, идите, да что же ты мальчика гоняешь, я сама…

Но я все равно успеваю вымыть две чашки – свою и его.

Его комната – прямоугольником, узкая, длинная, точно одну нормальную на две разделили, одну половинку выкинув. У стеночки разложенный диван, отчего до другой стены близко-близко, узенькое никчемное пространство, пройти тяжело, только мне, мальчишке, и возможно. А он как же – высокий такой? Но Лис почти сразу показывает как: шагает прямо по смятому постельному белью, с которым, видно, давно так обходятся.

На подоконнике лежит опасная бритва с крапинками ржавчины, грязно-белое полотенце, помазок, медное ведерко – знаю, что для мыльного раствора, – ножницы, пластиковый гребешок с отломанными зубчиками. Двух не хватало, помню, что двух.

– Забирайся на диван, тут занозы на полу. Бабушка эта, Надя, до меня сюда только изредка туристов заселяла, ну, небрезгливых, которые в основном на пляже сидят, им только бы помыться и поспать часов пять. Ну или если кто хочет после гор отдохнуть. Я ей сразу сказал – я тоже турист, мне тоже только передохнуть. С детишками вон работаю, тебя ей привел – как доказательство.

Сам мне подмигивает, протягивает чашку с красными цветами.

– Это ее чашка, фарфоровая, представляешь? Она вначале запирала, а теперь – ну да ты сам видел, ласковая. Вечно мне в комнате целый сервиз оставляет, не знаю уж зачем. Я уж и то думаю – не позвать ли ее с собой, когда поеду?

И вот когда он сказал:

поеду

поеду

ПОЕДУ

Когда?

Я перестал слышать остальное, сел на пахнущую мужским и приятным постель, прижался к стене, чувствуя, как разлохмаченные бумажные обои, бывшие, видимо, некогда наклеенными на краску, больно колются даже сквозь синий школьный пиджак. Он с седьмого класса у меня, коротковат, но почти не выцвел, все такой же глубокий цвет, надоевший. Если нужно будет, еще несколько лет в таком прохожу, но только мне шестнадцать почти, я, вообще говоря, не ребенок, зря Лис всего бабе Наде наговорил.

ПОЕДУ

Сразу защипало глаза, отвернулся, стал терпеть и тереть, думаю, что не подумает ничего такого, а если скажет – вот, грязь, наверное, попала, где тут можно промыть? И будет повод спуститься вниз, к колонке – побуду, подумаю.

ПОЕДУ

– Куда поедешь?

Не выдерживаю.

Лис садится на диван, отворачивается, наклоняется, достает какую-то книжку, у него, оказывается, за изголовьем их много, приятно пахнут кожей, пылью, кипяченым молоком.

– Читал? – И показывает обложку.

Киваю, хотя вначале не хочу, никак не могу забыть, отделаться.

– Ну и какой у тебя любимый герой здесь?

– Ну этот, который… у которого… Олег Кошевой.

– Понятно.

– А что, у тебя – другой?