Камни поют

Он делает резкое движение, словно бы хочет подняться с кровати, даже чуть-чуть страшно – отвык от него, отвык от реакций, да и они, кажется, изменились сами по себе:

– Но только ты не все рассказываешь, правда ведь? Есть еще легенда о человеке, что узнает Вождя в любом облике. Ему было даровано особое зрение, потому что он Избранник. И тогда они вместе с Вождем вернутся к своему народу и будут мудро и справедливо править сто двадцать лет.

Ну что, как тебе история?

Чувствую, как слезы подступают, – зачем ты так со мной?

Только не сейчас, пожалуйста. Кровь выступит, а я решу, что слезы, – он будет смотреть, будет презирать. А так давно кровь выступает, просто не говорил никому. А однажды Женька заметила случайно, когда я из ванной выходил и не успел вытереть, и спросила: папочка, у тебя вишенки в глазах?

Да, милая, вишенки; да.

Но справляюсь теперь, кажется, ничего.

– Отличная история. Только что я тебе сделал?

– А разве я сказал плохое? Может быть, ты действительно Избранник.

Хватит.

Хватитхватитхватит

Лучше бы ты не возвращался.

Лучше бы –

* * *

– А эту твою историю на самом деле в Отряде полгода рассказывали?

– А почему ты думаешь, что прошло полгода?

– Ну, сказал же – я встретил его через полгода, что еще думать?

– Можно подумать, что с восемьдесят восьмого по девяносто третий что-то так уж глобально изменилось. Ну да, вроде как стали запрещать песни этих музыкантов, ну, из Ленинградского рок-клуба. Помнишь, я тебе о смерти Башлачева рассказывал?

Маша оглядывается, прикладывает палец к губам.

– Ладно, прекрати, мы же дома, тут некому подслушивать.

– Ты знаешь, а говорят…

– Говорят, да. Но мы же не петь его собираемся, а просто имя упомянули – имя-то никто у человека не отнимет, правильно? Так вот, после его смерти ведь цензоры знатно в его бумагах покопались, нашли там все на свете, крамолу, короче. Как ветра осенние подметали плаху… Они подумали, что это про нас, и это на самом деле было про нас.

– Леша, прекрати!

Она почти кричит.

Ладно, все, я перестану. Уже перестал.

Я просто хотел сказать, что в целом нет никакой разницы – полгода он отсутствовал или пять лет. Ну да, Женька подросла. Ну да, наши войска вывели из Афганистана. Но на этом все.

Но он, Лис, хотя никогда особо и не любил эти песни, все равно как-то сник и расстроился. Не понимаю. Вот ты не любишь, не играешь, не поешь, считаешь его, ну, поверхностным, что ли, а потом, когда больше и нельзя петь, – ты странно тоскуешь, становишься мрачным, не ешь и не пьешь целыми днями. Что-то думаешь себе, подходишь к пианино.

Замечаю, что Маша все еще объяснения ждет.

– Да, я сказал, что встретил его через полгода. Но мне это показалось. Знаешь, раз, в метро, когда снова в Москву приезжал… Но та наша встреча в закусочной «Елена», которую я описывал, произошла спустя пять лет. Мы успели познакомиться и пожениться, родилась Женька… А он все не приходил. Поэтому мне так хотелось, чтобы прошло всего полгода. Запутал тебя? Знаешь, как было спустя полгода? На «Киевской», он просто шел по переходу мне навстречу. Но пока я гадал, он это или нет, он прошел мимо, не обернулся. И я не окликнул. До сих пор думаю – а что, если на самом деле был он?

– Странно, что не спросил, когда все-таки встретились.

– Ага, спросил бы – нет, что ты, разве я мог быть в Москве? Да еще и не откликнуться. Нет, ты наверняка обознался, Лешк.

Но знаешь, он с палочкой был, тот человек, с бородкой, а лица толком не разглядел. Может, и на самом деле обознался, потому-то к нам он вернулся уже совсем новым. Может, он сразу ее сбрил, когда ушел, и к этому остеопату записался. Что он вообще делает, остеопат?

1993

Но я успокаиваю дыхание, быстро трогаю кончиками пальцев щеки – нет, никакой крови, значит, можно говорить. И Лис не останавливается, он многое должен мне сказать.

– Я так и не понял, рад ты или нет.

– Конечно, рад, просто не знаю, как теперь со всем этим… – И киваю на обстановку, на новый книжный шкаф, что привезли, на старенькое пианино, что Маше отдали в детской музыкальной школе, потому что там новые инструменты закупили, а старые еще толком не отслужили срок.

А ей играть нужно, тренироваться, она концертмейстером на полставки устроилась. Если будет получаться – возьмут на полную, тогда, конечно, мы будем гораздо реже видеться. Ну ничего, переживем. Я тоже должен больше работать, найти наконец нормальную работу – Дом пионеров перестал за Отряд платить, что-то у них случилось. Хотя это и так копейки были, конечно, но все же.

– Ну и где ты работаешь?

– Пока нигде.

– Ага. В Отряде, значит? По-прежнему? А я-то думал, что никакого Отряда нет.

– Ты не мог так думать. О нас сюжет на телевидении был, в газетах много раз писали. Мол, вот какие инициативные, образцовый туристический кружок. То есть я говорил много раз, что мы не туристический кружок, но им как-то до фени это. А так вообще обращают внимание, ты не мог не знать.