Камни вместо сердец

— И я, как слепой, не замечал, что сын мой теряет рассудок. В его поступке я виню себя самого. — Он снова вздохнул. — Что ж, теперь все кончено. Дирик пытается отговорить меня от отъезда, однако я принял решение.

Хозяин дома провел меня в комнату Дэвида. В ней находилась добротная кровать под балдахином на четырех столбах, кресла и подушки, а на старом гобелене на одной из стен изображена была битва из римских времен. Никаких книг, как в комнате Хью, там не было. Хоббей-младший лежал в постели. Он недвижно уставился в потолок, однако когда мы вошли, попытался подняться. Отец остановил его движением руки:

— Не надо. Сорвешь повязки.

Молодой человек посмотрел на меня полными страха глазами. В своей постели он был похож на пойманного испуганного мальчугана, и щетина на щеках делала его лишь еще более жалким.

— Как вы себя чувствуете, Дэвид? — вежливо спросил я.

— Больно, — пожаловался он. — Доктор зашил мою рану.

— Дэвид вел себя мужественно. Он даже ни разу не вскрикнул… так, мой сын? — улыбнулся ему Николас.

Юноша глубоко вздохнул.

— Мастер Шардлейк пришел, чтобы сказать тебе о том, что не станет ничего говорить об обстоятельствах кончины твоей бедной матери, — продолжил хозяин дома.

Слезы вскипели в глазах Дэвида:

— Наверное, я тогда сошел с ума, сэр. Я стрелял в вас, а потом убил свою несчастную мать. Я не мог думать о чем-то другом… я все время хотел стрелять в людей. Я должен был сохранить в тайне наш секрет, удержать Эмму у нас. Даже если бы мне пришлось ради этого убивать…

Торопливо, почти неразборчиво выпалив эту тираду, он вдруг умолк, взглянул на меня и полным мучения голосом спросил:

— Сэр, может ли Бог простить такой грех, который я совершил?

Я посмотрел в его измученные глаза:

— Я не священник, Дэвид, но если человек глубоко раскаивается в содеянном, говорят, что Он может простить даже самый тяжкий грех.

— Я беспрестанно молюсь, сэр, — проговорил парень сквозь слезы. — О прощении грехов и за мою мать.

— Это все, что ты можешь сделать, Дэвид, — сказал его отец и, шагнув к сыну, взял его за руку. Слова его напомнили мне конец моего разговора с Екатериной Парр. Я опустил взгляд.

— Что слышно об Эмме? — дрогнувшим голосом спросил Дэвид.

— Мастер Шардлейк видел ее в Портсмуте. Она искренне жалеет о том, что нанесла тебе эту рану, — рассказал Николас.

— Я заслужил ее, — заявил Хоббей-младший, переводя взгляд на меня, и я увидел, что он до сих пор любит эту девушку. Мысль о том, что происходило в мозгу этого юноши последние шесть лет, настолько извратив его разум, заставила меня поежиться.

— Где она сейчас? — спросил он.

Старший Хоббей помедлил с ответом:

— Мы этого не знаем. Но считаем, что ей ничего не грозит.

— Я еще увижусь с ней?

— Едва ли, Дэвид. Если она и придет к кому-то, так это к мастеру Шардлейку.

Молодой человек вновь посмотрел на меня:

— Я любил ее, понимаете… Я любил Эмму все эти годы.

Я кивнул.

— Я никогда не думал о ней как о Хью. Вот почему, как мне кажется, страх пред разоблачением позволил дьяволу овладеть мной. Но я любил ее. Как любил и свою бедную мать, но осознал это только после того как… после того как убил ее. — Юноша разрыдался, и слезы потекли по его лицу.

Его отец опустил голову.

— Вот что… — начал я. Николас перевел свой взгляд на меня. Я помедлил, ибо уже успел наделить Гая достаточным количеством кошмарных случаев. Тем не менее самые трудные больные являлись для него хлебом насущным, и, быть может, он в данный момент как раз и нуждался в таком пациенте. К тому же, это предоставит мне возможность приглядеть за обоими Хоббеями…

— Если вы приедете в Лондон, я познакомлю вас с врачом, хорошим человеком. Возможно, он сумеет помочь Дэвиду, — сказал я, наконец.

— А он поможет моему сыну снова стать на ноги? — с пылом спросил хозяин дома.

— Этого я обещать не могу.

— Я не заслуживаю исцеления! — еще более пылко вскричал Дэвид.

Тогда я проговорил, для того лишь, чтобы утешить несчастного:

— Оставим это решать Богу.

Через час мы с Бараком в последний раз выехали из Хойлендского приорства и свернули на лондонскую дорогу. Перед отъездом я сделал еще кое-что: вошел в комнату Эммы и взял маленький крестик, все еще остававшийся в шкафчике возле постели.

— Теперь домой! — провозгласил Джек. — Наконец-то домой! Поспеем к родам.

Посмотрев на него, я невольно отметил, что приобретенный им в Лондоне животик исчез. Проследив направление моего взгляда, клерк бодро воскликнул:

— Скоро все нагоню! Отдых и хорошее пиво сделают свое дело.

Однако без задержек не обошлось. Мы миновали поворот на Рольфсвуд, и перед нами лежала зажатая крутыми откосами дорога на Сассекс. Но в паре миль за развилкой путь наш преградили трое солдат, стоявших посреди дороги. Они сообщили нам, что находящийся чуть дальше мост рухнул и его сейчас чинят. Дело шло к вечеру, и солдаты посоветовали нам найти себе место для ночлега.

Мой помощник рассердился:

— Неужели там совсем негде проехать? Нас всего двое, а моя жена в Лондоне вот-вот родит!

— До завершения ремонта здесь проезда нет, — стояли на своем военные.