КамТугеза

Он неопределенно махнул рукой куда‑то в сторону. Поднял термос. Поболтал. И убедившись, что в нем уже не булькает, убрал в портфель, а оттуда вытащил другой. Достал из кармана брюк большой платок и протер свой огромный потный лоб.

– Пойми, Проша, ты делаешь ставку на местную элиту. А это для России главное зло. Те, кто должен быть ее гордостью, солью земли, локомотивом прогресса, как правильно заметил Владимир Ильич, является говном нации, – Семен говорил очень громко и даже стукнул рукой по лавочке.

Прохор приложил указательный палец к губам, показывая, что надо говорить потише. Но Семен разгорячился.

– Российские рентные аристократические элиты или коррумпированные чиновники – чума для страны. Они не заинтересованы в прогрессе. А их дети – чума в квадрате. Они лишают страну будущего отсутствием заинтересованности в прогрессе, уничтожением социальных лифтов. Надо же наконец освободить народ. Годы пресловутого рабства в США почти год в год совпадают с годами рабства в России. Здесь его  историки стыдливо назвали крепостным правом. Но в Америку рабов привозили из Африки. Местные индейцы не хотели быть рабами и были уничтожены. Наша элита рабами сделала свой народ. Это не элита страны, а всегда готовая к предательству пятая колонна. Она продается быстрее проститутки с Курского вокзала. Поэтому первым делом ее надо вытравить… хлоркой, дустом, дихлофосом… У вас давно уже не заседание российского правительства, а шабаш иностранных разведок. Вот Сталина ругают за то, что он загнал в лагеря и уничтожил всех участников какого‑то партийного съезда. А так уж ли он был неправ? Если сейчас взять Государственную думу или верхушку армии и полиции? Да там же вор на воре, предатель на предателе… Расстреливай, не ошибешься. Поэтому, только наемные чиновники, которые одинаково ответственно подходят к своей работе. И им неважно – Шанхай это, Калькутта или Архангельск. Им важен результат, по которому их оценивает руководство. А не факт личной преданности и умение лизать царственную жопу, как сейчас.

Прохор положил руку на колено разгорячившегося Семена, другой рукой делая ему знаки говорить не так громко.

– Что плохого я предлагаю?! – уже почти кричал Семен. – Любой человек со мной согласиться!

Семен выговорился и затих. Вытянул вперед свои короткие ножки, сцепил пальцы на круглом животе и уже тихо добавил:

– В долгосрочной перспективе все равно весь мир будет таким. Вопрос времени. Мы с тобой можем обсуждать только условия капитуляции. И учти, пряников и печенек на всех не хватит.

– Дежавю, – тихо прошептал Прохор. Помолчав, продолжил уже нормальным голосом: – Веришь, Семен, вчера наш народ, в лице моих одноклассников меня тоже объявил предателем. И виновником уничтожения СССР. Обещали расстрелять при случае. А сегодня ты мне говоришь, что я во вред людям пытаюсь сохранить Россию. Что мне делать? Кого слушать?

Семен сидел молча, глядя перед собой. Будто объявил молчаливый бойкот. Прохор взял термос, налил только себе, выпил и, нервно постукивая согнутыми пальцами по своему колену, повторил, растягивая каждый слог.

– Де‑жа‑вю…

Семен продолжал молчать. Он был уже сильно пьян. И как все пьяные, выговорившись, не хотел больше никого слушать. Прохор встал и, обойдя скамейку сзади, положил обе руки на плечи приятелю.

– Сколько раз за последние сто лет Россию называли «империей зла» или «тюрьмой народов» и объявляли на нее крестовый поход? Наверное, каждые лет тридцать? А? – он нагнулся к Семену, но тот продолжал упрямо молчать. – И каждый раз очередная недотраханная клуша из института благородных девиц, – Прохор взмахнул руками и сделал гримасу, как будто проглотил таракана, – впадает в невротическую истерику и визжит: «Раздавите эту гадину!» А ей поддакивает бесполый актер с мозгами вечного студента: «Свобода, равенство и братство». Гадину‑государство раздавят, а народ со своими проблемами и заботами остается прежним. Не дождавшись быстрого результата, эти рафинированные, утонченные «Шерочки с Машерочками» надевают кожанки, вешают на бок маузеры и гонят этот народ за колючую проволоку… На перековку… Вот ты, Семен, опять все это начинаешь… – Прохор вернулся на свое место сел и спросил: – Где‑то здесь был туалет?

– Кстати, да, – Семен как‑будто пришел в себя, – ты что, забыл? Вон там, у забора.

Они прошли под деревьями к невысокому каменному заборчику, за которым начиналась лестница куда‑то вниз.

– Вспомнил! – радостно вскрикнул Прохор. – Ничего не изменилось.

Они, пошатываясь, спустились по ступенькам и оказались в небольшом помещении отделанным белой кафельной плиткой с яркими люминесцентными лампами на низком потолке. Вдоль стены на разных уровнях висели фарфоровые писсуары.

– Да. Ничего не изменилось, – сказал удивленный Семен и его слова отразились от стен глухим эхом.

– Вот только раньше бомжа не было, – отозвался Прохор, указывая на спящего в углу человека, олицетворяющего безмолвствующий народ.

Они встали рядом, делая дело, за которым пришли и рассматривая  стену перед собой.