– Следующий важный этап – объединение Руси организовали татары для удобства сбора дани, – будто не заметив прохоровского комментария, продолжал Семен. – Объединив всех этих Рюриковичей для удобства сбора дани. За триста лет, те татары ассимилировались и почти растворились. Остатки их разогнал хромой Тимерлан. Россия стала свободной, – он сказал это печально, как о каком‑то большом несчастье. – Без внешнего управления здесь опять начался бардак: безвластие, грабежи и убийства. То, что теперь называют Смутным временем.
– Семен, можно чуть покороче. Ближе к делу, – демонстративно позевывая, попросил Прохор.
– Необходимо важные акценты сделать. Могу вообще ничего не говорить, но ты же сам просил разъяснений, – обиделся Семен. – Если тебе не важно, почему завтра от России останется лишь история, то…
– Ладно‑ладно, – добродушно перебил Прохор. – Я весь внимание. Давай только выпьем твоего замечательного коньяка еще по одной.
Семен опять открутил с термоса две железные крышки и аккуратно налил в них коньяк. Они молча выпили, лишь кивнув друг другу. Семен взял дольку лимона понюхал и продолжил:
– Чтобы закончить кровавую Смуту европейцы посадили на российский престол своих ставленников Романовых. Плохо ли, хорошо, а триста лет они, точнее под их именем немецкая Гольштейн‑Готторпская династия руководила страной до февраля 1917 года. Пока их не скинули. Причем скинули не большевики, как нам долго твердили…
От последней рюмки Семен захмелел. Стал говорить не так уверенно и даже неожиданно икнул. Теперь он уже рассказывал все это не воображаемым студентам и не Прохору, а какому‑то невидимому, но давно знакомому оппоненту. Он тряс перед своим животом указательным пальцем. Хмурил брови и недовольно покачивал головой.
– Скинули царя‑батюшку не инородцы во главе с Лениным и Троцким, – он раздраженно постучал пальцем по лавочке, – а самые что ни есть русские аристократы. Вместе со священным Синодом и генералами Генерального штаба. То есть мы видим обычный переворот, с целью освободиться от внешнего управления. Продержались, правда, всего полгода. Тогда Запад попробовал в России одну идею опробовать и прислал гуманитарный десант в пломбированных вагонах. Идея была хорошая, но не прошла… Опять смутное время гражданской войны и миллионы, миллионы никому не нужных жертв. Может быть, тогда и надо было все закончить с этой страной…
Семен задумался. Казалось, этот вопрос он адресовал сам себе. И сейчас от него, Семена, зависело его решение. Потом глубоко и печально вздохнул, и решив, что упущенный шанс все равно не вернешь, продолжил:
– Но американцы, – теперь свой указательный палец он направил строго вниз, видимо показывая сквозь земной шар где находятся добродетели, – решили сделать здесь всемирную фабрику, как сейчас в Китае. Привезли целые заводы, технологии, инженеров. Магнитка, ДнепроГЭС, ГАЗ, ЗИЛ… Полторы тысячи современных предприятий, – он несколько раз с сожалением процокал языком, как будто это он сам привез в Россию из США эти заводы, потом раскинул руки в стороны и, подождав немного, зло выкрикнул, обращаясь к невидимому собеседнику: – Но опять объявился спаситель земли русской – хитрожопый грузин… Который решил, что ему западло под кем‑то ходить и что он теперь «сам с усами». Решил всех переиграть… А в результате страшная война. Опять десятки миллионов погибших. За пятьдесят лет двадцатого века потери превысили половину мужского населения. Лучший генофонд страны, – теперь уже Семен сам, без напоминания, совершил процедуру разлива коньяка.
– Ты не зачастил с напитками? – не очень настойчиво попытался его остановить Прохор.
– С такой историей любой сопьется, – чокнулся с ним Семен своей крышечкой, что было знаком перехода уже в другую стадию опьянения.
– После Победы, – он поморщился от коньяка, но не стал закусывать лимоном, – было лучшее время, чтобы на хороших условиях войти в мировое сообщество. Но нет. «Мы оставшийся народ на лебеду посадим, но тварью дрожащей не станем. Мы же право имеем». Эх, знал русского человека, Федор Михайлович… Широк…
– Но ведь получилось, – очень тихо перебил его Прохор. – Построили государство, которым можно было по‑настоящему гордиться. Ценой немыслимых жертв и лишений, несмотря на то, что гнилое мировое сообщество фактически вело с нами войну… но построили… – Прохор смотрел на землю под ногами, пытаясь носком ботинка что‑то нарисовать. – Я все стеснялся тебя спросить: а правда, что твоего деда расстреляли по личному приказу Сталина?
– Полная ахинея. Мой дед погиб при создании ядерного оружия. Получил в 1949 году огромную дозу радиации. И посмертно Сталин наградил его званием Героя Советского Союза.
Семен опять налил коньяк.
– За титанов! – сказал он и выпил первым, теперь уже закусив долькой лимона, лежащего на салфетке.
Прохор с удивлением понял, что не так все просто в душе у Семена. И может, не очень‑то он хочет ломать то, что создавалось и его предками в том числе. Значит должна быть какая‑то причина.