КамТугеза

Семен Троицкий был однокурсником Софьи и одним из кандидатов в мужья. Софья помнила, что пару раз была у него дома. Он тогда жил в знаменитом доме на набережной. Но других достоинств Софья у него не нашла и сейчас даже не помнила, был ли у них тогда секс или нет. Зато хорошо помнила его толстые, вечно влажные губы, которые он постоянно облизывал. И может именно это склонило ее к выбору Прохора, а не его в качестве мужа. С тех пор Семен каждый год поздравлял ее с Днем рождения, говоря о вечной любви и сравнивая то с петрарковской Лаурой, то с Беатриче Данте. Софья не воспринимала это всерьез, хотя ей было приятно. А когда она узнала, что Семен вошел в список российских миллиардеров, то даже хотела с ним встретиться, но в это время в ее жизни появился Руслан, и Семен, даже будучи олигархом, был опять забыт. Сейчас Софья точно не понимала, чего же хочет от Семена и как он может ей помочь. Ее мысли сейчас крутились вокруг трех вещей: он богат, он ее любит, а ради Руслана она готова пойти на все.

Когда она перешла дорогу, Семен уже был на улице и ждал ее возле неприметного домика охраны с букетом цветов. Софья не помнила, встречались ли они после института и сколько лет они не виделись. Сейчас перед ней стоял практически незнакомый, очень толстый плешивый мужичок с самодовольной, но в тоже время с угодливой улыбкой провинциального конферансье. На секунду Софья засомневалась, но отступать было поздно и некуда.

– Сколько лет я этого ждал! – воскликнул Семен, прижимая Софью к своему животу и пытаясь поцеловать ее губы. Софья успела подставить щеку и резко отстранилась, представив под костюмом потное липкое волосатое семеновское тело. – А ты не изменилась, – Семен заметил ее реакцию, – все такая же красивая и недоступная. Давай я покажу тебе дом. Пойдем!

Софья подумала, что надо бы изобразить любезность, но после такого дня сил на это не осталось. «Я к вам пришла, чего же боле? И пусть все будет, как будет!» – решила она.

– Я столько раз представлял, как ты ко мне придешь, – искренне сказал Семен, взяв ее под руку, и повел к дому.

За стеной из туй прятался шикарный сад. Пруды, ручьи с деревянными мостиками и даже водопад среди черных, блестящих на солнце огромных валунов, окруженных плетистыми розами.

– И розы оцепили вал… чтоб спящий в гробе Теодорих о буре жизни не мечтал… – вспомнила Софья чьи‑то стихи.

– Как точно ты подметила, – видимо Семен, и добивавшийся такого эффекта, был рад, что Софья это оценила.

– Это не я, это кажется Блок, – ответила Софья.

В глубине сада стоял трехэтажный дом. К нему и вел Семен.

– Московский модерн 20‑го века. Какое время было. Сколько надежд. Сколько шансов у российской империи.

Дом действительно был чудесным. Стены дома нежно бирюзового цвета были украшены удивительной лепниной. Казалось, дом был оплетен бесконечными лианами, за которыми прятались диковинные животные: драконы с длинными языками, кентавры, олени с дубовыми листьями вместо рогов, совы и жар‑птицы. Тот, кто это делал, явно знал что‑то такое, что современным людям недоступно. Да и с воображение у него было очень хорошо. Эркеры на углах дома переходили в высокие башни с круглыми маленькими окошками. Кованые решетки маленьких балконов, украшенные чугунными лилиями и орхидеями, придавали дому сходству со сказочным замком. Над массивным глубоким сводом резного крыльца из белого мрамора было огромное окно причудливой формы с красивым переплетом рамы в форме ствола дерева с расходившимися ветвями. А еще выше, над окном, расположилось майоликовое панно, на котором женщина с огромными печальными глазами склонилась над лежащим юношей.

– Похоже, у архитектора была белая горячка, – усмехнулась Софья.

– Здесь больше философии, чем во всем Канте. Башни, устремленные в космос, и сложность взаимоотношений. Никаких прямых линий – ни горизонталей, ни вертикалей – все переплетено и взаимосвязано. А ведь этот дом заказал для себя обычный вологодский купец. Что же у него в душе творилось? Здесь весь русский человек. И ведь знаешь, чем кончилось? Тем, что он все состояние, которое с детства зарабатывал тяжким трудом, отдал на революцию, против таких же, как он сам… А потом нарисовал себе на сердце кружочек чернилами и пустил туда пулю. А дом какой‑то немец приобрел. Но, как ты понимаешь, долго в нем не пожил. Не смог.

– Смесь пряничного домика с ярославским вокзалом, – обрезала эти рассуждения Софья.

Ее раздражала его восторженность. Как было бы просто и хорошо, если бы он сказал: «Софья, я всю жизнь мечтал с тобой переспать. Я понимаю, что недостоин тебя и поэтому готов компенсировать». Деньги, которые ей нужны, для него ничего не значат. А она в свою очередь готова потерпеть. Вряд ли это будет долго.

Они вошли в дом и оказались в большом холле, в центре которого начиналась лестница. На стене площадки, где она заканчивалась, был огромный витраж опять с деревом, как на окне, но здесь на нем сидели большие птицы с женскими головами.

– Какой ужас. Что это? – Софья одернула руку с лестничных перил, увидев, как они сделаны.