После той трагической новогодней ночи, когда началась война в Чечне, Прохор ушел из правительства. Его мир рассыпался. То, что наполняло его жизнь смыслом, оказалось ложью. Он понял, что является лишь куклой‑марионеткой в чьих‑то руках. Кто‑то умело дергал за веревочки, легко добиваясь от него нужных действий. Если бы он был смелее, то, наверное, сплел бы веревку, натер ее мылом и…
Несколько лет он сидел на кухне и смотрел в окно. На улицу он боялся выходить. Ему казалось, что его сразу узнают, и, в лучшем случае, будут показывать пальцами и плевать в спину. Поэтому гулять он выходил только по ночам.
Кроме стыда у него было еще одно чувство. Болезненная горькая обида. Доводящая иногда до бессильных слез. Он вспоминал смеющиеся лица своих знакомых, их снисходительные взгляды, плохо скрываемые презрительные усмешки. То, что он принимал за приятельские отношения, теперь ему казалось отвратительным лицемерием. Каждый раз что‑то вспоминая, он находил доказательства того, что его просто использовали. А за глаза, считали глупым самовлюбленным павлином. Обмануть которого даже не считалось чем‑то зазорным.
С каким‑то болезненным самобичеванием, возвращаясь к почти забытым событиям, он как будто специально расковыривал зудящие раны, чтобы вновь и вновь испытать моральное унижение. И скоро в его жизни появилась новая цель. Отомстить.
Самолюбие не позволяло ему считать мелкую месть смыслом своей жизни, и поэтому со временем он внушил себе, что хочет отомстить не за себя, а за всю ту несправедливость, что произошла в стране. И он не обычный обиженный неудачник, а скромный патриот своей страны. Для начала он захотел разобраться, кто и зачем организовал в стране переворот в 1991 году, итогом которого стал развал огромной империи и раздача нескольким случайным людям самой ценной собственности огромной страны.
Прохор пытался обосновать это экономической необходимостью, но даже его знаний хватило чтобы понять: все проблемы в конце 80‑х были или созданы искусственно, или возникли из‑за обычного разгильдяйства. А главное, после переворота никто решать их не собирался. Цель была проста: выжать из страны все что можно и перевести за рубеж. Понятно было, что в ближайшем будущем это неизбежно приведет к большим социальным потрясениям, вплоть до незатухающей гражданской войны по всей территории бывшего союза и раздроблению новых государств на еще более мелкие. И к полной утрате ими какого‑либо суверенитета. Те районы, которые имеют какое‑либо сырье, попадут под контроль транснациональных компаний, а те у которых ничего нет, а это почти вся центральная Россия, превратятся в нищие резервации под контролем местных преступных группировок. Катастрофическое падение образования, и как следствие этого, невозможность населением оценить происходящее, сделает процесс необратимым. Бантустаны Южно-Африканской республики станут реальностью для Северо‑Русского княжества.
Вывод был простой и очевидный. Переворот 1991 года преследовал одновременно несколько целей. И все они были достигнуты. Был уничтожен Советский Союз, враг номер один, с его идеологией, которая легко может похоронить всех старых хозяев мира. После уничтожения советской экономики освободились огромные рынки сбыта чужой продукции. Это спасло экономическую систему Запада от краха. Чтобы закрепить победу и исключить возможность возврата к идеям социализма, максимально быстро организовали раздачу наиболее ценных советских активов кучке людей, ставших гарантами того, что ликвидация ненавистной страны будет доведена до победного конца. Прохор понял кто его цель. С этим было все ясно.
Занимаясь всем этим, Прохор сделал поразительное открытие. Все это было сделано руками обычных людей, тех которые сами пострадали от этого больше всего.
Прохор хорошо мог понять заработавших на этом миллионы и благополучно осевших в теплых странах. Но почему активно пилили сук те, кто на нем сидел? Именно многотысячные митинги в Москве использовали для легализации переворота. А главным участником на них была пресловутая советская интеллигенция: врачи, учителя, инженеры. Почему оказалось возможным так легко обмануть и использовать, казалось бы, образованных людей. «Вам не нравились привилегии секретаря обкома в виде ржавой «Волги»? Теперь радуйтесь новеньким яхтам откровенных жуликов и бандитов!»
Он вспоминал сотни ненужных КБ и НИИ, где эти инженеры целыми днями пили чай или сидели в курилках. Хамовитых врачей, которые смотрели на больных, как на врагов. Равнодушных к детям, бездарных учителей. Брызгающих слюной из телевизора доморощенных писателей‑патриотов разных национальностей, призывающих вешать коммуняк на их собственных кишках. Где они все сейчас? Что они получили? Им‑то чего не хватало? Кем они хотели увидеть себя в другой жизни?
Прохор понял, что рассчитывать на народную поддержку в его деле глупо и неперспективно. Народ, как засидевшаяся без жениха ленивая девка, всегда поверит тому, кто слаще врет.