КамТугеза

– Все это звучит красиво. И я даже не буду тебя спрашивать, чем Родион будет лучше меня для твоих будущих детей. Ты женщина, тебе виднее, – Томас выпил, сильно зажмурил глаза, будто надеясь, что когда он их откроет, все окажется дурным сном, но когда  убедился, что ничего не изменилось, добавил: – Мне важно понять Родиона. В моем понимании есть вещи, которые делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже если вы на необитаемом острове остались одни, и шансов на спасение почти нет – спать с девушкой друга нельзя. Это табу!

Мелодия зазвонившего телефона прервала их разговор. Томас сразу понял, что Кате звонит его друг.

Глава 28

Из Некрасовки до ЦКБ Прохор с Тихоном доехали на такси. У центральных ворот КПП их ждала вызванная Прохором служебная машина с водителем. На ней добрались до длинного серого двухэтажного здания, затерянного в глубине большой территории. В фойе братьев встретили два доктора, которые провели их через подземный коридор в комнату без окон и попросили подождать. Не успели они присесть в очень глубокие, но неудобные кресла, как в комнату из одной из трех дверей, вышел еще один доктор и пригласил их за собой. Они прошли в зал, где вместо одной стены,  было большое панорамное окно, как в ресторане на Чистых прудах. Только за ним был не пруд, а ярко освещенная операционная.

– Ваш отец сегодня перенес два инфаркта и если будет третий, то сердце не выдержит. Он распорядился, как только вы приедете, дать ему возможность с вами поговорить. Это очень трудно в его положении. Понимаете, он очень слаб для этого. Мы его, конечно, попробуем подготовить, но, сколько времени у вас будет, я не знаю. И скорее всего, это все, что мы можем сделать. Подождите здесь, я вас позову.

Прохор подошел к стеклу. Рядом с ним, чуть сзади встал Тихон.  Несколько врачей что‑то делали возле кровати, на которой, по всей видимости, был их отец.

– Вот как бывает… А еще утром хотел жениться… Доктор, который приехал к нам домой, сказал, что ничего страшного и вдруг… – вспомнил Прохор, глядя через стекло.

– Он не молод… – шепотом ответил Тихон.

– Да. Он из другой эпохи. Теперь его обвиняют, что он похоронил социализм. А разве он? Я помню ночную многокилометровую очередь в «Макдональдс» на Пушкинской. За бутербродом, за обычным бутербродом очередь… Как дикие люди… Такой стыд… А теперь те же люди вдруг стали патриотами СССР… А какое там хорошее кафе до этого было.

– Кафе «Лира»… – тихо сказал Тихон. – «А я все верю, что где‑то божью искрою света, займется костер…»

Прохор оглянулся и удивленно посмотрел на брата.

– Ты помнишь эту песню? – спросил он.

– Тогда, казалось, это очень важным… А вышло…

– Да, тогда казалось, что если убрать Ильича из Мавзолея все станут счастливыми. Думали, что для счастья и нужно лишь «Levi's» на жопе и «Deep Purple» на кассете. Но оказалось, что этого маловато. Потому что когда ты наконец купил долгожданные «Levi's», сосед приобрел дом в Париже.

– Зависть, конечно, тяжкий грех, она разрушает и самого человека, и страны, но что сделаешь… люди несовершенны…

– Несовершенны? – Прохор поморщился. – Нет. Гораздо хуже. Ленивы, глупы, эгоистичны… Сначала требуют от родителей, потом от государства. А когда не получают, решают, что их обманывают. Родители из жадности не дают им конфет, власть состоит сплошь из жуликов…

– А разве не так?

– Власть? Это те же люди. Не с Марса, не с Луны. Слесарь ворует свое слесарево, то кесарь кесарево… Сотни лет в России одни и те же проблемы. Царизм, социализм, капитализм… Всегда власть виновата. Может дело совсем не в этом? Может не зря варягов на царство приглашали?

– Ты хочешь сказать, что от нашего народа не может быть другой власти кроме той вороватой, что есть?

– Не знаю… Разве что ангелы спустятся с небес и будут чистить наше говно… Хотя… – Прохор опять оглянулся на брата раздумывая, стоит  говорить или нет. – В Аустерлицком сражении, показательно позорном для России, был один эпизод, – начал Прохор будто вспоминал детали битвы, в которой сам был участником. – В разгар боя, в низине у Раусницкого ручья, французская конница смяла каре Семеновского полка, русскую пехоту из бывших крестьян… – Прохор говорил медленно, как будто глядя сейчас не на то, что делали за стеклом врачи, а на ту бойню. – Французская гвардейская кавалерия генерала Раппа порубила бы всех наших солдат… И тут кавалергарды. Дети элиты русской аристократии. Двухметровые двадцатилетние красавцы в белоснежных мундирах, на дорогих, безумно красивых гнедых лошадях под алыми вальтрапами, с огромными палашами наголо… Прекрасно зная, что эта атака будет их первой и последней… Даже не сомневаясь, пришли на помощь…

По тому, как говорил Прохор, было очевидно, что эта история имеет для него огромное значение. После небольшой паузы он продолжил:

– Они говорили с русским народом на разных языках, но когда пришло время они, не задумываясь, отдали жизни за свой народ, чтобы не дать никому шанса усомниться в их чести. Мне эта атака русской тяжелой кавалерии ночами снилась. Вот я и надеялся, что у нас сейчас такая элита появится…