Канава

Доходит? Мои расчёты приблизительны, можете подвигать их в ту или в другую сторону. Важно не то, что эту девчушку будут сношать толпы бородатых потных мужиков, не то, что она станет "курвой Всея Руси", а то что она ваша сестра. Ни оставить её в таком состоянии, ни вывести из него - вы не можете.

- Однако же не хочу множить вражду с князьями русскими. Я с глубоким уважением относился к отцу вашему, к Великому Князю Ростиславу. Посему подскажу выход.

Народ затих.

Это как это? Ванька-лысый загнал смоленских князей в полную ж... Беспросветную. Безвыходную. Глубоку-у-ую. Ситуация всеми понята, обдумана, прикинута. Да нет там выхода! Всё ж понятно! Дерьмо, в смысле: бесчестье, со всех сторон. Везде. Надолго. Хлебай и прихлёбывай. Или мы чего-то... не догоняем?

- Если вы не можете сохранить честь по закону, то смените закон.

Смысл фразы стучался в мозги присутствующих, но ему упорно не открывали.

- Отмените холопство. Здесь и сейчас. Если сделаете это - она (я ткнул дрючком в сторону Груниного лобка) становится свободной. И, как и положено девице в её возрасте, возвращается в родительский дом. Под власть старшего в семье. Под твою власть, князь Роман. А если нет... Русь - вся! - будет плевать вслед вам, будет насмехаться на князьями бесчестными. Которые не смогли избавить родную сестрицу от срамного дела, защитить её. И очередной добрый молодец, заливая семенем своим её ляжки будет крякать радостно: Ух, хорошо пошло, будто братьям её засадил-зашпандорил.

Благочестник молчал. Только чуть дрожали блики света на его наперсном кресте, да отстранённо шевелились пальцы, перебирая брусочки чёток. В одно ухо ему яростно что-то шептал Рюрик, с другой стороны искоса мрачно поглядывал Ропак. Попрыгучик, оказавшийся чуть в стороне, наклонив голову, внимательно разглядывал меня. Примеряется, змея подколодная. Как убивать меня будут.

Наконец Роман вскинул глаза, старательно не глядя на меня, повернулся к Боголюбскому, произнёс:

- Холопству на Руси не быти.

Они сидели довольно далеко друг от друга. Но никакие родственники, братья-племянники не мешали им смотреть. Глаза в глаза. А мне видеть. Появившийся, едва заметный торжествующий прищур Боголюбского, чуть заметный горько-злобный оскал Благочестника.

Благочестник вспомнил, всё-таки, под взглядом Боголюбского, этикет, и уточнил:

- Ежели на то будет воля твоя, Государь.

Андрей медленно отвёл глаза. Осмотрел зал. И негромко, но очень слышно спросил:

- Скажет ли кто противу слов князя Романа?

И - тишина.

Так, по воле князя Романа, отменено было холопство на Святой Руси. Про то ныне много пишут, да не говорят, что воля та визжала и корчилась. На огне вселенского, всерусского стыда, разожжённого мною под честью его.

Скажи кто сейчас, перед этой обнажённой девушкой: "Нет! Так спокон веку ведётся! Пусть будут на Руси холопы да робы!", как все поймут однозначно: чудак готов голову под мечи смоленские подложить, но княжну обесчестить. Уже не спор "за Боголюбского" или "за Благочестника", а "за похоть без стопоров".

Все молчали. Вдруг прорезался епископ Смоленский Михаил:

- Дело-то не простое, с бухты-барахты не сделается. Надоть подумать, обсудить, указ написать, на торгу объявить.

- Само собой, господин епископ. Да только девка эта, покуда ты думать будешь да словеса подбирать, у меня пока останется. В робах. Со всеми вытекающими. И в неё, вон туда, в пещерку промеж ляжек, втекающими. Тебя тоже в очередь записать? А указ у меня с прошлого раза написанный лежит.

"Прошлый раз"... Не забыли? Как вы тут дружно надо мной насмехались. - Я - не забыл. И вам забывать не советую. Про то, как прежде насмешничали и как ныне дело вывернулось.

Пантелеймон подал вынутый из сумки свёрнутый в трубочку "Указ об уничтожении холопства на Руси". Ещё во Всеволжске составлен, раз шесть переписан. В прошлый раз, когда я, поминая Второзаконие, просил князей отменить рабство, а меня всей толпой мало не в выгребную яму... чуть не порвал с досады. Теперь как найденный.

- Вот указ, Государь.

Я подошёл к помосту, подал свиток слуге, тот с поклоном вручил Андрею. Боголюбский, не разворачивая, снова оглядел собрание.

- Так что? Нет никого, чтобы против сказал?

Народ безмолвствовал. Только попукивал кто-то. Но пытался сдерживаться.

Тогда-то стукнул посохом своим в пол Государь и Великий Князь Всея Руси Андрей Юрьевич и объявил:

- Быть по сему. Делай.

Ну, я и сделал. И по сю пору делаю: жизнь-то меняется, надобно и законы к ней приспосабливать.