Канава

Решение из основного набора приёмов переговорщика. Стороны не могут придти к согласию? - Отложить, передать вопрос... куда-нибудь. Обычно - какому-нибудь комитету, подкомитету, группе экспертов... В Потсдаме Иосиф Виссарионович - аналогичное регулярно, ну просто как рефрен. Здесь наоборот: на "всенародное обсуждение". Которое мы, наверняка, проиграем. Причём Андрей не может сказать "нет". Апелляция к обществу, к народу - безусловно благое дело.

На этом и порешили.

Дело "Ванька-лысый против народа русского". Гарантированно проигрышное.

Если в князьях и епископах "меня больше", то в боярах и воеводах - нет. А в "мечах и шеломах" - больше, но не сильно. И я очень не хочу заливать этот город русской кровью снова. Что-то из обсуждаемого будет Большим советом принято, остальным придётся поступиться. Чем? Надо подумать, прикинуть. Попасть в "окно ожиданий".

Народ разошёлся, Андрею пришлось срочно разбирать какой-то скандал между ростовцами и владимирцами, а я выскочил всё на то же гульбище, где совсем недавно предлагал князю Михалко потрудиться "машенькой". А то "полог внимания" сниму.

Поджидавший там Николай - он нынче крутится в детинце по своим делам - подвёл меня к сидевшей на принесённой из внутренних помещений лавочке пожилой монахине.

- Вот, к тебе, стал быть. А я пошёл.

Как-то он... суетится встревоженно. Инокини испугался?

- Погоди. Что за дело?

Женщина, внимательно меня рассматривавшая, хмыкнула:

- Здрав будь. Иване, Воевода Всеволжский. Я - Любава Дмитриевна. Ты слугу-то отпусти, не надобен.

Николай начал испаряться, но я, уже наученный его манерами шапки-невидимки, успел поймать за рукав.

- Тебе, инокиня, может и ненадобен. А мне пригодится. Не уходи далеко.

Присел на край скамейки. Тяжко выдёргивая мозги из заварившейся сегодня каши на Малом совете. С трудом переключаясь на эту женщину. Кто она? С чем пришла? Почему Николай заволновался?

- Так вот ты какой, Зверь Лютый.

- Так вот ты какая, Любава Дмитриевна.

- Да уж, такова я. Слыхал, поди?

Конечно. Передо мной сидела одна из легендарных женщин современности, вторая жена Мстислава Великого, мать Мачечича, дочь новгородского посадника, невеста Свояка, пра- сколько-то раз внучка вельможи шведского короля, свата и приближенного Святой Ирины. Та самая женщина, которой Жиздор писал в Вышгородский женский монастырь: "Или ты уйдёшь с Вышгорода, или я уйду с Киева". Жиздор с Киева ушёл. И нашёл свою смерть. А она с места не сдвинулась. И вот сидит передо мной живая и довольная.

- Наслышан. С чем пожаловала?

- Ишь ты. А просто потолковать-побеседовать? С бабой старой лясы поточить - тебе невместно?

- Да я-то с удовольствием. К себе бы зазвал, напоил-накормил. Сидел бы, рот раскрывши, да сказки твои слушал. О днях былых. В краю родном. Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой. О героях славных, о мужах добрых. О боях-пожарищах, о друзьях-товарищах. Так бы и слушал, да на ус наматывал. Но ныне - нет часу. Что у тебя за забота?

Лицо этой старой, шестидесятилетней, по здешним нормам - просто древней, женщины утратило некоторую, прежде изображаемую фривольность и умильность, отвердело.

- Забота у меня для всякой матери обычная - дитё моё. Сын мой Володенька. Мальчик мой, по совету твоему, от шапки Мономаховой отказался. Уступил право первородства, дабы мир на Святой Руси установился. Однако же доброе деяние должно вознаградить.

Мда... "бесплатный сыр только в мышеловке", "неблагодарность - тяжелейший из грехов".

- Твой сын сделал доброе дело: поспособствовал установлению мира на Святой Руси. Разве само сознание свершённого благодеяния для отчизны нашей - не есть награда для твоего сына? Господь увидел и оценил. Он, конечно, вознаградит праведность и смирение в безграничной милости своей.

Бывшая княгиня злобно взглянула на меня. Казалось, сейчас плеваться начнёт или укусит. Но нет, выражение сменилось на более благочестивое:

- Эт да, эт само собой, Господь, он того... конечно. Однако же Володенька помог Боголюбскому повенчаться на царство. Сиё дело земное, здешнее. И заслуживает воздаяния здесь же, в миру тварном. "Долг платежом красен".

- Коли сын твой считает, что Боголюбский ему должен, так пусть и идёт к нему. Ко мне-то чего?

Она злилась, но не теряла самообладания.

- А того. Все думают, что ты "цепной пёс Боголюбского". Он скажет - "голос", ты и гавкать начнёшь. А я иное вижу.

Что она такое углядела? Я веду себя с Боголюбским вполне пиететно, в рамках моего понимания, конечно. Никакого панибратства на людях не допускаю. Всегда с Государем в согласии, киваю и подкланиваюсь.

Престарелая инокиня встала со скамейки, ухватила меня за портупею и произнесла, нагнувшись ко мне, почти на ухо.

- Это он под твою дудку пляшет.

- Ты... ремни-то отпусти.

Не сразу, внимательно позаглядывав мне в глаза, отпустила, снова уселась на своё место.