Кандалы

Посылайте же на ваш крестьянский съезд не подставное лицо, не интеллигента, не учителя, не фельдшера или врача — их все равно забракуют, — а самого настоящего степенного середняка, без революционной репутации, но, конечно, такого, который не побоится сказать правды!

Вукол замолчал. Несколько секунд молчало собрание и вдруг разразилось долгими рукоплесканиями, возгласами, криками:

— Спасибо, Вукоша! Хорошо сказал!

— Тебя бы и послать, кабы можно было?

— Всю душу нам разворотил…

Многие подходили пожать руку бывшему другу детства.

— Эх, Вукол! — с чувством сказал Лёска, вытирая глаза изуродованной рукой, — а помнишь, как мы стогно сожгли? Как ты про Троянску войну рассказывал? Умер ведь брат мой Степан, главный-то поджигатель. На войне убит!

— Он и сам хороший зажигатель! — перебил, улыбаясь, Аляпа.

Лаврентий сидел, опустив голову, словно все еще слушал речь племяша.

— Итак, — кого же послать? — после некоторого молчания спросил Солдатов, привычно руководивший собранием. — Из молодых трезвенников не пропустят: скажут — революционер!

— Кого-нибудь постарше надо!

— Такого, кого еще не знают в волости!

— И чтобы с виду смирный был!

— Выходит — Лаврентия и пошлем!

Лавр медленно поднял голову.

— Верно! — поезжай-ка с богом!

— Лавруша, потрудись!

— Правильно! Мужик серьезный, дельный!

— Сойдет за преданного начальству!

— Поезжай, Лаврентий!

Общий говор возрастал:

— Лаврентия!

Он молча встал. Сказал спокойно, просто:

— Хорошо! Я поеду. А наказ прошу такой: вся земля — народу!

Все весело загалдели:

— Спасибо!

— Молодец, Лавруша!

— Надеемся на тебя! Зря слова не скажешь!

Так попал Лаврентий на крестьянский «банкет» делегатом от деревни Займище.

III

Смеркалось. Чуть-чуть падал первый снег-пороша. В избах зажигались огоньки. За селом с тихой степной станции только что отошел поезд, пыхтя и выбрасывая клубы черного дыма. Когда он скрылся в ложбине и железные звуки его колес замерли в воздухе — установилась опять тишина вечернего деревенского поля.

Избы села Кандалы, богатого когда-то, словно ушли в землю, покосились, измельчали, смотрели растерянно, уныло. Кое-где в обмазанных красной глиной — как бы заплаканных — окнах тускло мигали огоньки, и смотрела оттуда угрюмая бедность.

На широкой песчаной площади стояла большая красная кирпичная церковь, площадь стала больше, и дома кругом почти все изменились, за исключением волостного правления. Рядом, на месте старой министерской школы, возвышался двухэтажный каменный дом с вывеской, над которой водружен был большой золоченый крест. По другую сторону виднелись недавней постройки бревенчатые здания двух школ — мужской и женской — и длинное приземистое здание больницы.

На углу стоял посеревший дом Челяка, а через площадь, на другом углу — шатровый, под зеленой кровлей, зажиточный дом Оферова Алексея.

Дом был освещен ярче, чем мужицкие избы. Даже с улицы был виден в большие окна парадный зал с двумя высокими трактирными трюмо и венскими стульями, расставленными в скучном однообразии вдоль стен, оклеенных шпалерами. В доме царствовали чистота, тишина и скука.

В зале за столом сидел сам хозяин, углубившись в чтение. У него было обыкновенное мужицкое лицо с небольшой серенькой бороденкой, покрытое, как налетом, сетью мелких морщин. Руки не по росту большие, узловатые, фигура в просторном пиджачном костюме — коренастая.

Он держал в руках только что полученное письмо и, перечитав его два раза, вздохнул. Потом прислушался. Через минуту опять — скорее чутьем, чем ухом — ощутил чьи-то шаги и оглянулся: кто-то пришел, разделся в прихожей и кашлянул. Старик воззрился.

— Здравствуйте! — сказал вошедший, близко подходя к нему.

Оферов поднял голову и уставился на гостя в недоумении: незнакомый молодой человек.

— Здравствуйте! — повторил гость, — я уж третий раз подаю голос, а вы будто не слышите?

— Не слышу и есть: еще на свадьбе Неулыбова ушито заложило, глуховат я с той поры. Говорите громче.

— Моя фамилия Бушуев, — повысил голос гость. — Только что с поезда. Письмо получили?

Лицо Алексея расплылось в улыбку.

— Письмо? Насчет вас? милости прошу!

Он встал и, пожав руку гостя, показал на стул. Оба сели.

— Вы, значит, тот самый писатель Бушуев, который в нашей губернской газете пишет? — Он близко подвинулся к гостю. — По каким делам в наши-то места? Надолго ли?

Оферов внимательно осмотрел невзрачную фигуру в суконной блузе, с длинными волосами, с длинным носом и маленькой бородкой.

— Очень просто! — придвигаясь к глухому, сказал писатель, — теперь по всему государству аресты да высылки идут. Вот и меня выслали! Хе-хе! назначен я сюда на временное жительство. Квартиру мне надо!

Оферов заволновался.