Кандалы

— Вот оно какое дело-то! У меня-то негде, семья. У Челяка разве? Слыхали про него? Так у него две учительши живут, а вот к Федору Неулыбову — небось говорили вам про такого? В самый бы раз тебе!.. Воротился он из Сибири-то! Живут бедно, ему бы на руку было! Весь перед у него все время пустой стоял, да вот недавно доктор приехал, молодой, одинокий, у него и поселился. Уж не знаю, как и быть! Надо послать за Челяком, он запряжет лошадь и съездим: Неулыбов-то далеко, на том конце живет!

Они вышли в переднюю. Хозяин тотчас же послал работника за Челяком. Потом перешли в небольшую столовую, сели за стол.

— Как у вас тут тихо, на селе-то! — сказал приезжий, — словно вымерли все.

— Тихо? — переспросил Оферов, — это снаружи тихо, а ежели узнать да вникнуть, — он махнул рукой и покосился на окошко, — не больно тихо у нас.

— А что?

— Волнение пошло в народе… шатание ума! Почитай что в каждой избе дети с отцами на ножах — палачутся! На сходе стон стоит! Разбились на партии, и каждая, значит, свою линию гнет! Чуть не до драки! Зашевелился народ — обедняли все, озлились. Земский начальник разжигает: если шапку перед ним не снимут — человек по двадцать в арестанку сажает. Да у нас сроду никто не ломает шапки ни перед кем, окромя своих. Урядник парней да девок с улицы разгоняет — песни петь не велит! Вот оно и тихо. А внутри — кипит у каждого!

Ему не хотелось говорить громко, и он все ближе и дружелюбнее наклонялся к писателю.

— Какие же у вас на сходе партии? — улыбкой спросил Бушуев.

— Да оно не на сходе только, а везде и во всем. Само собой, особо вредная для всех партия — это земский начальник, старшина с писарем, урядник да попы: на них все восстают! Ну, не ладят с ними, конешно, учителя и учительницы министерских школ, а против этих учителей опять же преподаватели учительской семинарии духовного ведомства, которая церковноприходские школы обслуживает: видал каменный дом с крестом над вывеской? Насильно за наш счет начальство выстроило. А мужики ото всей своей бедности строят свои школы, да и на тебе! С ума сошли! Больницу выстроили! В семинарии все учители — попы. Ну, не любит их народ. Попы теперь то же, что полиция. Но самая главная партия — это мужики, куда и мы с Челяком примыкаем. Мужики тоже разделяются: есть еще «трезвенники», мужицкая молодежь, эти горячатся очень, а мы умеренные — ведем линию исподволь.

Он помолчал, окинул собеседника испытующим взглядом умных, но уже тусклых глаз, расчесал пальцами бороду и другим тоном сказал:

— Сразу-то все не расскажешь… вот поживешь у нас — все узнаешь!

Вышла жена Алексея — пожилая, но еще сохранившая следы красоты, высокая, худощавая, вся в черном, в старинной повязке углами. Поклонилась гостю глубоким поясным поклоном и певуче заговорила:

— Милости прошу к нашему шалашу! гость нежданный, да желанный… чайком побаловаться! Уж ты, гостюшка, на нас не обессудь: каково житье — таковы и еда да питье!.. Пей-ка, попей-ка, а на дне копейка! Имечко-то ваше как?

— Клим Иваныч!

Приветливо улыбаясь, она передала Климу стакан.

— У кого рубль плачет, а у нас и копейка скачет! — заметил Алексей и обернулся к жене. — Вот прислали к нам на житье хорошего человека — хоть пой, хоть плачь, хоть вплавь, хоть вскачь, а пришлось ехать.

— Да ведь, говорят — Москва бьет с носка, Москва слезам не потатчица! — нараспев продолжала она, разливая чай.

— Ничего, я сюда с удовольствием проехался! — возразил гость.

— Да ведь как говорится? Выпала поро́ша — дорожка хороша — садись, поезжай! — пела хозяйка.

— А по-моему, — вторил муж, — закрутило-замутило: где кого захватило — тот там и сиди!

— Это вернее! — подтвердил Клим.

Все засмеялись.

Бушуев невольно улыбался, слушая эту музыку староволжского языка, полузабытого им в городской жизни.

— Ну, а как живет Челяк? Я ведь незнаком с ним, только слышал от товарищей, что это — деревенский революционер?

— В обрез живет! — Оферов покрутил головой. — На посевах прогорел. Мельницу продал, пивную держал, да из нее политический клуб получился — закрыли. Хе-хе!.. Теперь только садом живет, сад у него за рекой хорошо разросся. Сын в Париже — в дело вышел, помирились, кажись. Неулыбов мотался на постройке дороги, но, видимо, не больно много заработал. Бог-то бог — да и сам не будь плох! Страховым агентом теперь — двести рублей в год получает — разве это дело? Ну, отец поддерживает — корову привел. Старик-то у купца хутором заведует. Без жалованья — так оно выгоднее — натурой получает. Своя рука — владыка, повар с голоду не умирает, ну и сыну кое-что привезет иной раз. Все мы хуже стали жить.

Он вздохнул.