Кангасейро

— Так вот, сынок. С тех пор прошло уже больше пятнадцати лет. Я стоял там, где стоишь теперь ты, Мосинья сказала мне: «Поди посмотри. Кустодио, что там такое». И я увидел бандитов, несших покойника в гамаке. Это был мой сын, мой мертвый сын, весь изрешеченный пулями и исколотый кинжалом. Черт бы побрал эту ногу, она не дает мне сделать то, что нужно. А теперь еще этот убийца расставляет мне западню. Я уже говорил сегодня метису Терто: «Я прикончу эту собаку». Не думай, что я так просто сдамся. Помру, но вырву один из клыков.

Потом он как-то сразу пришел в себя, опустил голову, замолчал.

— Капитан, там дожидается странствующий певец, просит позволения переночевать здесь. Вы разрешите?

— Что?

Бенто повторил свой вопрос.

— A! Может оставаться, сынок.

Вошла служанка и обратилась к Бенто:

— Сеу Бенто, капитан не должен делать того, что он делает. Целый день не присядет, а ночью, когда нужно спать, не спит, когда не нужно, спит…

Капитан не слышал негритянки, у него снова засверкали глаза, и он в бешенстве стал выкрикивать:

— Твой брат Апарисио сбежал от Касуса Леутерио, войска правительства бегут от этой собаки. Все бегут, но старик Кустодио не побежит. Ты можешь пойти и всем сказать — скажи и этому бездомному певцу, — что капитан Кустодио дос Сантос — сын мужественного человека. Этот певец может распространять по сертану все, что хочет; он явился сюда, чтобы пронюхать все обо мне. Я знаю, что это так. Бандиты делают все, что захочет Касуса Леутерио. А как ты, мальчик? Остерегайся мастера Жеронимо, он убьет тебя.

Возвратившись, Бенто застал Деоклесио за оживленной беседой с Терто:

— Парень, знаешь, этот метис уверяет меня, что Кориско — его брат. Если это правда, то скажу тебе, парень: твой брат — настоящий человек. Я встречал его в отряде, рядом с Апарисио, это — видный метис, и никто не дает ему его лет. Но разве Кориско — уроженец этих мест? Мне говорили, что в нем течет кровь метисов из Вила-Бела. Я сочинил стихи о нем, и, когда спел их, парень залился слезами. Я пел о его отце, которого убили, о истерзанной матери, о сестрах, которых обесчестили. Все это было делом рук лейтенанта Жозуе. Кориско попросил меня не петь больше. В этот момент там были только он да я. Я перебирал струны гитары, и он сказал мне: «Мастер Деоклесио, сделайте одолжение, оставьте это», — и голос его дрожал от волнения, а мне ничего больше не нужно было от него. Это произошло в двадцать шестом году. Через три дня Апарисио окружил фазенду Зека Фирмино — «Форкилья». И произошла беда: кастрировали парня за то, что он оказал сопротивление, не оставили ни одной девушки, даже десятилетней девчушки не пощадили. Мне рассказывали, что в этот день в Кориско будто вселился дьявол. Рядом с ним негр Висенте казался сердобольной женщиной.

Терто слушал, не проронив ни слова. Но, когда певец замолчал, он подошел к нему.

— Сеу Деоклесио, я знаю, что вам все известно, не могли ли бы вы мне сказать: говорил Кориско о семье?

— На мою песню он ответил молчанием. И я отошел от него подальше. Потому что, признаться, лицо его совсем не располагало к разговорам.

Растянувшись в гамаке, Деоклесио задумчиво перебирал струны, потом запел тоскливо, как поет птица в сумерках. Его низкий голос передавал все оттенки песни. Он пел о красавице Леокадии, на свою погибель полюбившей вакейро в фазенде отца. Крепко любили они друг друга и ни о чем не печалились. Но вот жестокий отец обо всем дознался. И послал он двух злодеев из Пажеу подстеречь возлюбленного. Злые люди напали на парня и закололи его, как колют молодняк. Узнав об этом, бедняжка Леокадия закричала отцу: «Несчастный, ты губишь в моем чреве сына, что оставил мне любимый, ты хочешь убить его любовь. Но она живет во мне». Мать прикрыла своим телом доченьку, но злодей набросился на несчастную дочь и рассек ее тело надвое. Вот тогда на крыше дома запела никогда не певшая колибри, и запела она голосом человечьим. Старик похолодел от ужаса, задрожали убийцы. А пташка все пела, надрывая душу своей жалобной песней. И не вынес этого жестокосердый старик. Замертво свалился на землю.

Голос певца сливался со стоном гитары. Когда он умолк, Терто спросил:

— Сеу Деоклесио, ведь все это неправда?

— Нет, правда, в песнях, которые поет народ, всегда только правда.

У Бенто не выходил из головы разговор с певцом: «Верно, лучше послушаться его совета и уйти навсегда отсюда и оставить все позади». Он долго ворочался в гамаке и не мог найти себе места.

— Что, не спится, парень? И я не знаю, что со мной. Всю жизнь странствую по белу свету, но иногда на меня находит такое, что я целую ночь не могу сомкнуть глаз. А ночь-то какая лунная!

Они открыли дверь и стали беседовать:

— Парень, я говорю тебе это не для того, чтобы только сказать: тебе и вправду нужно уйти из этого края. В скором времени сюда нагрянут солдаты, узнают, что ты брат Апарисио, и не миновать беды. Потащут тебя на показ и сделают с тобой то, что сделали с Бем-те-ви.