Кангасейро

Но вот Бентиньо стал уходить на работу, и с этой поры Домисио снова начал мучиться, чувствуя себя как бы приговоренным к смертной казни. Близость к Апарисио угнетала его все больше. Он убивал… был таким же убийцей, как другие, стрелял, в пылу схватки приходил в бешенство и ничем не отличался от кангасейро: негра Висенте, Пилао, Дейтадо, Жарарака. В кангасо нельзя мешкать. Если ты не убьешь, тебя убьют. В тот день, когда пуля впилась ему в грудь, он, лежа на земле, покрытой сухими ветвями, видел, как струилась алым ручейком по горячей земле каатинги, подобно воде, сбегающей к подножию горы, его кровь. Ему было не больно, чувствуя приближение смерти, он с радостью ждал ее, как избавления. Но негр Висенте: властно крикнул: «Пей кровь!» И Домисио стал собирать рукой кровь, которая текла из его раны, и вливать ее себе в рот. Она была сладкой, очень сладкой. Потом его унесли, и по воле божьей он остался жив. Когда его положили под умбурано, Апарисио сидел у его изголовья: он взглянул вверх, на небо, оно было такое голубое-голубое, как одеяние святой, и он понял тогда, что не умрет. Целую неделю кангасейро просидели из-за него в каатинге. И в этом убежище, где он лежал, окруженный птицами, мелкой земной тварью, почти оборвавшаяся нить его жизни снова соединилась. Ему даже опять захотелось петь. Апарисио послал за лекарствами, и его больше не мучила лихорадка. Ему казалось тогда, что его снова окружает тихий Аратикум. Мягкие вечера пробуждали желание жить. Правда, он похудел, словно женщина после родов, стал желто-зеленым, но чувствовал, что жизнь, хотя и медленно, возвращается к нему. Если бы с ним была его гитара, он спел бы несколько строф, и на душе стало бы легче, и тело лучше бы сопротивлялось болезни. Парни тащили его на спине до дома коитеро, что в гроте Женипапо. Десять дней его отпаивали молоком и умбузадой[15]. Наконец жизнь победила и рана в груди стала заживать. Выпали дожди, и сертан зацвел. Он сразу почувствовал себя опять кангасейро, а пуля в груди ничего не значила. Такова уж его судьба. Его тело было еще слабым, но он пробыл некоторое время у матери — это укрепило его силы, он стал снова пригоден к делу. Каатинга под все сжигающим солнцем была адом, но стоило выпасть первым дождям, как сертан зацвел, все заблагоухало и вновь воскресло. А в душе снова проснулась злоба, опять очерствело сердце — он должен убивать! И, смертельно ненавидя, он снова стал убивать в жестокой схватке. Но тело его уже было не тем, что раньше. Болезнь матери еще больше подорвала его здоровье. Она была его опорой. Старая Жозефина всегда была такой выносливой и не поддавалась годам, не страшилась несчастий. У нее была светлая голова, и она умела приказывать. А теперь Бентиньо рассказал ему, как мать говорила всякие несуразности, кричала, злобствовала против своих сыновей. Узнав о смерти матери, Апарисио плакал. Брат, которого все считали зверем, плакал, и слезы текли из его воспаленных глаз. Но ведь есть другой брат — Бентиньо. Для него, Домисио, все уже решено. Он — в кангасо и в кангасо умрет. Но Бентиньо не из той породы, кто скитается зимой и летом по каатинге, участвует в стычках, скрывается, выслеживает врага, проводит ночи в чаще, убивает людей, как дикого зверя. Здесь, один в этом затерянном в горах доме, не слыша человеческого голоса, Домисио тосковал по парням из отряда. Хотелось жить, а здесь он не жил, не чувствовал себя человеком, только мучился. Петь он больше не мог. Все окостенело в нем. Ему не хватало брата Апарисио. Ему был нужен он — его сила, его повелительный голос, его повадки, его приступы бешенства, его приказы. Да, он потерял вкус к обыденной жизни. Его уже не привлекали ни цветы сертана, ни певчие птицы. Но с той минуты, когда он был ранен в грудь, жизнь опять изменилась. Все хорошее ушло вместе с его кровью в землю. Он стал совсем другим человеком. Он мечтал о иной жизни для Бентиньо. Апарисио приказал ему идти сюда, и всю дорогу он думал о судьбе младшего брата, но до сих пор не смог поговорить с ним. Он решил со всей откровенностью сказать ему: «Братишка, уходи, уходи из сертана, это — ад. Здесь ты всю жизнь будешь только братом Апарисио. Люди будут бояться тебя, как дикого зверя. И ты кончишь тем, что возьмешь в руки обрез». Но у него не хватило сил прямо высказать все это. Бентиньо воспитывался отцом Амансио в духе любви, а кончит жизнь в каатинге, как кангасейро. Апарисио был не такой, как все. Он был настоящим Виейра, внуком человека, который убивал просто, не задумываясь. Но младший брат должен уйти от такой жизни. Он ведь говорил о девушке, думал жениться. А кто согласится быть женой брата кангасейро? Любой, узнав, что он брат Апарисио, сообщит солдатам, и ни в чем не повинный бедняжка поплатится за то, что делал старший брат. Домисио чувствовал себя среди кангасейро хорошо, у него была какая-то уверенность, что это — его судьба. По временам им овладевала тоска, как когда-то в Аратикуме. Ему становилось страшно, как в те ночи, когда он слушал пение таинственной женщины в пещере метисок, и сердце опять изнывало от тоски, он весь холодел, и хотелось бежать неизвестно куда. Но ужас сковывал все желания, и, обессиленный, с истерзанной душой, он сдавался. Но это был не страх перед смертью. Кангасейро не боится смерти. Он должен быть беспощадным, а если приходится умирать, то принимает это как неизбежное. Он потерял веру в бога и святых, не верил больше в чудеса. Апарисио говорил ему: «Домисио, у тебя должна быть всегда злоба на сердце. Ты должен убивать, чтобы кинжалы солдат не прикончили тебя самого».