Кангасейро

Закончив операцию, отряд направился в дом коитеро, и парни ели и веселились там всю ночь напролет, а потом улеглись спать под деревьями. Утром пили в коровнике молоко, спокойные и счастливые. Им предстояло переправиться через реку, чтобы попасть в Баию. Сержант Гомес и солдаты лежали распростертые на земле, Апарисио оставил свой знак в их распоротых глотках. Воспоминания о девушках, загубленных по дороге в Панелу, понемногу бледнели. Домисио стал привыкать к жизни кангасейро, и вот настал его день. Это было вечером. Отряд шел к убежищу, вблизи Кабробо. Апарисио вспомнил, что поблизости находится фазенда некоего Матиса, отца лейтенанта одного из летучих отрядов Пернамбуко.

Дождались темноты. С наступлением ночи переправились через ручей и оказались рядом с домом. Волы еще бродили по загону, а из открытых дверей падал свет. Дали первый залп. Неожиданно из дома ответили огнем. Свет погас, и стрельба усилилась. Апарисио, укрывшись за пан д’арко, сказал негру Висенте: «Черти, успели приготовиться».

Чем больше стреляли кангасейро, тем сильнее было сопротивление. Животные ревели, на помощь могли подойти соседи. Апарисио не рассчитывал на это и еще больше обозлился. Тогда кангасейро Синдо подскочил к окну, лег на землю и закричал: «Эй, вы там, отродье потаскухи, от вас и следа не останется!» Осажденные не заставили себя ждать и тоже закричали: «Входи, конокрад, ты войдешь в дом, где есть мужчины» Стрельба усиливалась. Люди стреляли из дверей, из окон. В это время послышался крик Синдо: «Капитан, я действую кинжалом». Он вскочил в окно и начал размахивать холодным оружием. Кангасейро сомкнули круг и взяли дом штурмом. Женщины спрятались в комнатах. Фазендейро и трое его сыновей — один еще совсем мальчонка — были ранены. У старика хлестала кровь изо рта. Как это случилось со мною, сам не знаю, — вспоминал Домисио. — Я схватил тогда одну из девушек… Мне почудилось, что меня обнимает таинственная женщина из пещеры метисок… Я не почувствовал ни жалости, ни угрызений совести. С этого момента жизнь стала казаться мне совсем иной Кангасо дал мне больше силы, чем стихи и песни в лунные ночи. Я почувствовал себя хорошо с того дня, когда меня ранили. А увидев близко смерть, я опять совсем изменился. Тело потеряло силу, и воля к жизни стала слабеть. А после того, как я побывал у матери — в те дни я был счастлив, как никогда, — я вернулся в отряд, и мне показались чужими и кангасейро и Апарисио. Брат даже сказал мне: «Домисио, после того как ты вернулся, у тебя лицо стало похожим на лицо женщины после родов». Да. Я видел смерть так близко, что потерял уверенность в себе. Это была не трусость, в схватках я отличался больше, чем раньше. Во время стычек мною овладевала страшная злоба. У меня не было теперь цели, к которой я должен был стремиться. Узнав о смерти матери, я не заплакал, как Апарисио, но внутри словно что-то оборвалось. Я ждал гибели от пули или от кинжала солдата. Только этого. Только смерти и ничего больше. Апарисио был не из тех, кто раздумывает. Он брал все, что попадало ему в руки. Ему всегда было всего мало. И поэтому он стал главарем кангасейро. Ружье в его руках не смолкало, а кинжал разил с молниеносной быстротой. Пролитая кровь вызывала в нем желание убивать, о смерти он не думал. Для Апарисио не существовало смерти. И негр Висенте был такой же. Достаточно было взгляда Апарисио, чтобы воля командира стала его волей. В день, когда пришла весть о смерти матери, слезы текли из налитых кровью глаз Апарисио, как из раскаленной печи. Но сердце его еще больше ожесточилось. Это были его последние слезы. Потом начались самые ужасные налеты, убивали богатых и бедных, как будто все сертанцы стали одинаковыми. Я говорил с ним: «Апарисио, народ будет против нас». Но командир отряда ничего не ответил, только еще больше замкнулся. Позже он позвал меня и приказал: «Домисио, тебе нужно отдохнуть. Отправляйся в Рокейру, там брат, ты поправишься. Боюсь, что твое здоровье не выдержит предстоящей атаки». Я подумал, что Апарисио не доверяет мне больше, и ушел, чтобы побыть с тобой, Бенто. Но здесь я почувствовал себя еще более одиноким, чем среди парней.