Кангасейро

— Я ждал тебя, чтобы предупредить на рассвете ухожу разыскивать Апарисио. Хочу добраться до убежища Зе Донато в районе Мошото. Здесь оставаться стало опасно. Сегодня утром после твоего ухода явилась какая-то негритянка и завела подозрительный разговор. Знаешь, что эта чертовка сказала мне? Безумная, о которой я тебе говорил, родила от Апарисио. Я ничего не ответил ей, но сердце замерло. Неужели эта несчастная знает что-нибудь о нашей жизни? Правда, она сказала, что пришла затем только, чтобы предложить мне лекарство, но я сомневаюсь в этом, лучше уйду. Чувствую я себя хорошо и — зачем скрывать правду? — даже скучаю по парням. Человек привыкает ведь и к аду.

Бенто не стал возражать ему и только рассказал об Алисе и беседе с ее матерью.

— Это верно, Бентиньо, уходи отсюда поскорее. Ты знаешь, у Апарисио есть уговор с капитаном Кустодио, и он скоро нагрянет в Жатоба. После этого в фазенде капитана не останется ни одной живой души, чтобы рассказать, как все было. Для старика смерть — это покой. Но ты не рожден для жизни в сертане, ты не из тех, кто убивает. Тебе лучше совсем уйти с этой земли. Деньги, которые прислал Апарисио для старухи, все здесь, ты не тронул ни винтема. Возьми их все себе. Когда Апарисио узнает об этом, он только скажет: «Бентиньо нуждался в помощи и хорошо сделал, что взял деньги». Я, говоря откровенно, тоже буду очень доволен. Ты не годишься для нашей жизни. У тебя сердце не кангасейро. Уходи отсюда, Бентиньо.

Голос Домисио слабел и звучал, как в ночь, когда он мучился от любви к метиске из пещеры.

— Братишка, я уверен, что больше никогда не увижу тебя. Жизнь кангасейро короткая. Кангасейро умирает не в гамаке, а в бою. Умирать же от недуга, чтобы все жалели тебя, — это не смерть. Нет, братишка, раз я связался с такой жизнью, нужно выходить из этой беды с честью.

Бентиньо понимал, что Домисио храбрится. Брат с таким нежным сердцем и душой, в которой рождались печальные напевы, певший в былые времена, как птица, старался скрыть правду о том, что творилось у него на душе.

— Но, Домисио, — возразил Бентиньо, — я знаю, что все это не так, как ты говоришь.

— Послушай, малыш, ты ничего не знаешь. Только Апарисио знает. Это он распоряжается нами, и мне даже нравится подчиняться ему. Ты не слышал, что говорят о безумной? А ведь может быть, что она родила ребенка от меня? Когда негритянка рассказала мне о случившемся, я почувствовал внутри озноб. В этом сертане родился ребенок моей крови, человек, который будет очень страдать. Теперь я уже не один, Бенто. Если бы я был в силах, я бы пошел за этой несчастной и позаботился о сыне. Но что я могу поделать, братишка? Только Апарисио властен надо мною. Только он может распоряжаться моей жизнью и освободить меня от страха. По правде говоря, Бенто, я очень боюсь. Прошел почти год с тех пор, как я был с той женщиной, а мне до сих пор не по себе и сам не могу объяснить отчего. Это какое-то дьявольское наваждение. С тех пор как я здесь, не было и часа, чтобы я не видел перед собой эту женщину, как наяву. Бенто, она будто находится здесь, рядом со мной. Хочу бежать от нее и не могу. Часто, когда я лежу в гамаке, мне хочется кричать, звать тебя. Вот почему мне лучше уйти в отряд и покончить со всем этим. Я могу еще многое сделать. Апарисио я нужен, кангасо облегчит мои муки. Одно время я был праведником и сходил с ума по святому, тогда я мечтал о другой жизни. Но что поделаешь! Такова уж наша жизнь, поэтому надо покончить с ней, и чем раньше, тем лучше. А теперь на мою погибель появился еще этот ребенок.

Надвигалась ночь, и братья затихли. Бенто был грустен. Домисио прощался с окружающим миром. Медленно садилось солнце, дождевые тучи заволакивали небо.

— Будет дождь. Сертану не помешает хороший дождичек, — сказал Домисио. Но он сказал это только для того, чтобы скрыть, что действительно хотелось сказать брату. Птицы распевали свои последние песни. Бенто вдруг остро почувствовал, что Домисио — не жилец на этом свете; страшная боль сжала его сердце, и слезы хлынули из глаз.

— Послушай, братишка, — попросил Домисио, — перестань. Не заставляй меня еще больше страдать, дай спокойно уйти.

И, положив руку на голову младшего брата, он сказал, чтобы приободрить его:

— Братишка, я не хотел говорить тебе этого, но все же скажу: с тех пор как умерла наша мать, Апарисио не находит покоя. Он думает, что теперь некому за него молиться. Молитва старухи творила чудеса, даже когда мать гневалась на нас. Она была сильна духом, и в ее власти было оберечь нас от напасти. Апарисио очень верит в молитву, и ты не можешь себе представить, что такое кангасейро с подобной верой. Вот оттого-то он и изменился так. Я знаю, что теперь тело брата не защищено его верой, и вот поэтому я еще больше хочу быть возле него. На рассвете я уйду отсюда, а ты должен решиться и уехать. Возьми деньги Апарисио и уходи поскорее отсюда в далекий мир.