Каникулы в Бракьенском поместье (СИ)

   Робер быстро кивает, затем, прикрыв глаза, начинает петь. Он поет на незнакомом языке, я могу разобрать только "l'amuri" и "l'arma mia". Звуки льются легко и протяжно. Но вот голос певца становится более страстным, исполненным призыва и тоски. Меня словно накрывает горячей волной...

   Когда песня обрывается, еще минуту ни Робер, ни я не двигаемся с места. Небо за окном становится пепельно-серым, затем белым, цвета жемчуга. Наступил рассвет, я не заснула.

***

   - Знаете, я целый год не видела солнца...

   Правду сказать, я его и сейчас не вижу. На улице - ветреный и снежный полумрак. Мы стоим у окна, силуэт Робера отражается в оконном стекле. Робер невпопад говорит:

   - Только не исчезайте. Если вам опять захочется спать, я буду петь.

   Мне становится смешно.

   - Никогда не думала, что попрошу об этом!

   Робер смущенно переминается с ноги на ногу.

   - Мне нужно переодеться. Можно... вы не могли бы ненадолго выйти?

   Развожу руками.

   - Не могу, простите... Стоит мне дойти до порога, как я начинаю терять сознание. Но я отвернусь, переодевайтесь.

   Отворачиваюсь, рассматриваю узор на стене.

   Несколько минут спустя слышу голос Робера:

   - Придумал! Мы разделим комнату на двоих.

   Робер одет в коричневый костюм и полон энтузиазма.

   - Как на двоих?

   Но он, махнув рукой, уже выбегает в коридор.

   Прислушиваюсь к звуку удаляющихся шагов. Какое блаженство, когда о тебе заботятся... Я вспоминаю, как в детстве боялась грозы, и с первыми ударами грома матушка брала меня на руки. И тепло ее рук было куда важнее озаряющих комнату вспышек молнии. Озаряющих комнату... Я вдруг четко увидела эту комнату - с желтыми стенами и яблоневыми ветками, тянущимися в открытое окно.

   Наверно, у меня ошарашенный вид, потому что Робер, войдя с большим узлом в руках, замирает на пороге и встревожено спрашивает:

   - Что случилось?

   - Я вспомнила! Месье, я вспомнила!

   Он машинально поправляет:

   - Можно просто по имени... Что вы вспомнили?

   - Свою комнату!

   Он подается вперед:

   - Место, где вы жили с матерью?

   - Место, где я жила до того, как нас выгнали из дома.

   - Где же это?

   Собираюсь с мыслями.

   - Скажите... внизу, прямо под этой комнатой, есть спальня?

   Робер кивает:

   - Даже две. В одной спит Жежен, другая...

   Я перебиваю его.

   - Какого цвета стены в той, что выходит окнами в сад?

   Робер задумывается.

   - Желтые. Узорчатая желтая ткань.

   - А есть в комнате... музыкальный инструмент?

   - Есть, и еще какой! Фортепиано Себастьяна Эрара в отличном состоянии.

   Тихо говорю:

   - Месье Робер, я жила здесь. В этом самом доме, только этажом ниже.

   Робер непонимающе смотрит на меня.

   - Вы пробыли здесь год и не вспомнили, что это ваш дом?

   Виновато объясняю:

   - В прежние времена я редко бывала наверху. Здесь были комнаты для гостей, их держали закрытыми. А сад... сад мне снился.

   Робер наконец заходит в комнату, опускает узел на пол.

   - Что еще вы вспомнили?

   - Больше ничего... Не помню, как и куда мы ушли отсюда.

   Робер разочарованно вздыхает. Но тут же с прежним воодушевлением принимается развязывать узел.

   - Смотрите, что я принес! - Бережно разворачивает два пурпурных полотнища. - ...Занавески! Когда мы приехали, Жежен сказал: устраивайся, как тебе заблагорассудится. И добавил, что я могу брать все, что захочу. - Вынимает из узла веревку, молоток и гвозди. - Сейчас мы повесим их посреди комнаты.

   Удивляюсь:

   - Вы не будете звать слуг?

   - А зачем? - Он смеется. - Слуги еще спят - и пускай себе. Я из небогатой семьи, привык все делать сам.

   Не сдержав любопытства, спрашиваю:

   - Скажите... откуда вы родом?

   Робер отвечает сразу, словно ему давно хотелось об этом поговорить.

   - Я сицилиец. Мой отец участвовал в заговоре против Фердинанда, который - вы наверняка слыхали - возомнил себя королем обеих Сицилий. Заговор раскрылся. Нашей семье пришлось бежать во Францию, в холодный серый Париж. Знаете, сколько мне тогда было? Десять лет. А братьям и того меньше...

   - Как же вы устроились на новом месте?

   - Отцу принадлежит небольшая харчевня в парижском предместье. Там трудится вся моя семья: отец, мать, двое братьев. И я, - он вздыхает, - был бы сейчас с ними, если бы по воле случая не оказался в Парижской школе изящных искусств. Помню, я помогал родителям и пел за работой. Меня заметил один из посетителей, попросил напеть какую-то мелодию, сказал, что мне нужно учиться... - Не прерывая рассказа, Робер забирается на стул и начинает вбивать гвоздь. - Посетитель уехал, но через несколько дней вернулся, забрал меня с собой и отдал в услужение старому музыканту. Там я научился нотной грамоте и игре на нескольких инструментах. Мне было двадцать лет, когда музыкант умер, оставив мне небольшое наследство - ровно столько, чтобы хватило на пять лет учебы в школе изящных искусств. Что ж, четыре года позади, надо полагать, теперь я знаю мно-о-гое... - Он делает широкий жест, стул под ним шатается.

   - Ох... Пожалуйста, осторожнее! Кем же вы станете, когда доучитесь? Музыкантом? Певцом?

   Робер отвечает не сразу. Он привязывает веревку, спрыгивает со стула, переносит его к противоположной стене комнаты, берет второй гвоздь. Наконец говорит: