Каникулы в Лондоне — 2. Рассвет утраченной мечты

Бывали и другие внештатные ситуации. Чемодан с половиной концертных костюмов теряли, фанаты в окно номера отеля забирались. Эвакуировали их уже через традиционный выход — дверь.

Представьте себе, захожу я после двух съемок в номер — двадцать минут свободы перед саундчеком случайно выпали, думал поспать или позвонить родителям и Энн. Открываю дверь, а на подоконнике в ожидании восседает светловолосая Рапунцель, которая, кажется, уже потеряла надежду на встречу. И вдруг видит меня. Ее глаза загорелись как факелы, а я испуганно попятился к двери. Реакция у меня, вообще-то, хорошая: еще секунда, и я бы рванул. Но у девушки она оказалась еще лучше — просто нечеловеческой. В одну секунду, в два прыжка она преодолела расстояние из одного конца комнаты в другой и вцепилась в меня руками.

— Нет, пожалуйста, не делай этого. Не уходи! Не зови никого! Я просто хочу побыть с тобой. Я столько об этом мечтала! — на чистом, без акцента английском заговорила она.

Через минуту выяснилось, что она путешествует за мной почти по всем городам тура, лишь изредка давая себе передышку. Что она дочь богатых родителей, и у нее есть возможность на это. Что дважды ей пришлось добираться в другой город автостопом. Что подруги ее не понимают и смеются над этой «больной» любовью. Что она никогда не забиралась в чужие номера. Для этого ей пришлось снять номер в отеле (она всегда так делала, надеясь встретить меня, но ей не везло — еще бы, я ведь в отеле почти не бываю), а в этот раз, подкупив персонал, узнала, в каком я номере, сняла соседний и по балкону (вы только представьте!) перебралась ко мне. Открыла окно (они на балконе с двух сторон открываются), и оказалась здесь.

После такого признания я действительно убедился в том, что любовь у нее «больная». Но что с этим делать — не знал. Понимал лишь, что действовать нужно крайне осторожно.

Попробовал вежливо объяснить, что мне нужно идти на саундчек, и пообщаться мы можем вечером на фанатской встрече — готов был дать пропуск. Не помогло. Вцепилась в меня мертвой хваткой.

Пришлось идти на хитрость.

— Я в туалет, можно?

Она ошарашенно кивнула. Ну ясно, для нее Ларри Таннер — не конкретный человек, а что-то из области фантастики. Идеальный придуманный образ. И все физиологические потребности для него чужды.

По пути завернул на кухню, отыскал (с большим трудом, действуя на суперскорости) зажигалку, и, закрывшись в туалете, поджег бумагу и поднес ее к датчику дыма. Сработало. Лампочка замигала, и я поспешно вышел из туалета, словно ни в чем не бывало.

Девушка караулила меня рядом с дверью. Видимо, опасалась, что я воспользуюсь ее же способом и сбегу через окно.

— Что за запах? — насторожилась она.

Ответить я не успел. В дверь постучали, а потом без приглашения ввалились сотрудники отеля. Девушку, снова вцепившуюся в меня, с криками-воплями оторвали с рукавом моей куртки (отделался малой кровью), нарушение правил безопасности мне простили. Что стало с ней дальше — не знаю. Но Пол ввел отдельным пунктом в мой райдер для всех последующих городов, что номер, где останавливается артист, должен быть под усиленным наблюдением. Проникновение посторонних карается огромным штрафом.

Больше такое не повторялось.

В туре возможности работать над альбомом не было, а долгого застоя без нового материала допустить было никак нельзя. Артист постоянно должен быть на виду — не только у тех, кто ходит на его концерты, но и у тех, кто такой возможности не имеет, до чьих городов и стран мы еще не доехали. Поэтому приходилось работать с минимумом оборудования прямо в гостиничном номере Пола. Мы обкладывали матрасами и одеялами стены, стаскивая их изо всех наших номеров, создавали тем самым звуконепроницаемость, ставили микрофон, подключали ноутбук — и вперед.

Но результаты, на удивление, были отнюдь не плохими. Мы писали каждую свободную минуту и записали почти целый второй альбом! Параллельно я ухитрялся набрасывать новые тексты, которые Пол и команда из звуковика и саундпродюсера, а также музыканты все вместе слушали, обсуждали, вносили коррективы, и сразу же, по горячим следам, принимались записывать.

Может быть, поэтому и возникли проблемы со связками. Когда ты встаешь с утра, репетируешь и записываешься часа три (если съемок не слишком много), потом едешь на площадку проверять звук, выступаешь, а утром опять все сначала, организм не выдерживает. И в один прекрасный момент ясно и совершенно конкретно говорит тебе: «Хватит».

В моем случае этот момент случился прямо перед большим сольным концертом в Лондоне, рассчитанным на девять тысяч человек. Концерт, к которому я шел всю свою сознательную творческую жизнь.

И теперь всё было на грани срыва.

Глава 18