Каникулы в Лондоне — 2. Рассвет утраченной мечты

— Если твой день рождения выпал на будний день, то нужно угостить коллег или одноклассников. Еще в этот день именинник получает кучу открыток — примерно столько же, как и на Рождество.

— Да вы вообще повернуты на открытках.

— Да. Но это приятно. А вечером — вечеринка. Приглашения высылаются заранее, примерно за месяц, чтобы гости могли подготовиться. Приходят друзья, врубается музыка, обязателен торт. Можно снять кафе или яхту — у кого на что хватит средств и фантазии. Мои детские дни рождения всегда проходили в «Макдональдсе» с парочкой самых близких друзей. На большее средств не хватало. Но я всё равно был счастлив. А в конце праздника всем приглашенным вручаются благодарственные подарки.

— Подарки? — у Энн округлились глаза, и выглядела она при этом как ребенок: сначала — завороженный, потом — расстроенный. Причина такой резкой смены ее настроения выяснилась очень скоро: — А у меня нет для тебя подарка. Я вообще никакого праздника не ожидала.

— Ты и не обязана. Это больше относится к детским праздникам. К тому же я ведь явился без приглашения. Должен дарить два подарка: один — штрафной.

— Это тоже традиция?

— Нет. Но мы можем создать свою.

— А что за подарки дарят гостям?

— Какие-нибудь мыльные пузыри, блокнот, наклейки, воздушный шарик — любые приятные детскому сердцу вещи. Ну и открытку, — мы обменялись понимающими взглядами. Ее глаза смеялись. Мы понимали друг друга без слов.

— Мне определенно нравятся ваши традиции, — заявила она.

— Хочешь остаться здесь жить?

— Я подумаю.

— Но вообще, празднование дня рождения — мероприятие весьма разорительное. Только королева может позволить себе праздновать его два раза в год.

— Как это?

— Первый раз — в апреле — фактический, а второй раз в июне — формальный. Эту традицию придумал Эдвард Седьмой. Он родился поздней осенью, и, чтобы погода не могла испортить всенародного ликования, широким гуляньем стал праздновать это событие летом, с военным парадом и прочей мишурой. Традиция прижилась, и теперь 14 июня — день народных гуляний в Великобритании.

Энн с упоением слушала эту историю, покачивая головой.

— Я и не знала.

Мы еще много о чем успели поговорить. Вспомнить Нью-Йорк и Мадрид, обсудить мой тур и случившиеся в нем казусы, в том числе с забравшейся в номер фанаткой.

А потом Энн напомнила мне о времени.

Я и сам это видел. Самолет в три часа сорок две минуты. Если хочу успеть вовремя и не нервничать снова в дороге, нужно уже собираться.

— Это только на время, — пообещал я, с болью прижимаясь лбом к ее лбу.

В ее глазах плескалось такое же море боли и нежелания расставаться, этот панический ужас разлуки, что других доказательств мне и не требовалось — она тоже чувствует это.

— Нас всё равно разлучат.

Зачем, зачем она говорит это? Ведь нет никого сильнее нас. Сильнее любви.

— Я этого не допущу, — закрепляя слова поцелуем, с полной уверенностью заявил я, надеясь, что это мое несомнение передастся и ей.

Эта встреча взбодрила меня, но увы, ненадолго.

Через два часа десять минут самолет взлетел в небо.

Приземлившись в Лиссабоне, я добрался до гостиницы в надежде поспать оставшиеся два с половиной часа. Но уже через час проснулся от боли в горле. Может быть, то, что я попал под дождь в Лондоне, спровоцировало проблемы со связками или только усугубило уже начавшийся внутри процесс. Я не знаю. Я не жалел о поездке ни минуты ни до, ни после того, как узнал, что сольный концерт на грани срыва. Я только постоянно думал об этом. Гадал, можно ли было как-то этого избежать.

Так ничего и не придумал.

Еще два концерта я дал, пичкая себя лекарствами в утроенном размере, всё явственнее ощущая размеры надвигающейся катастрофы, но надеясь ее предотвратить. Как? Я и сам не знал. Чудом.

А потом на площадке в Марселе, во Франции, едва вытягивал ноты, так что приходилось чаще обычного позволять петь залу. И Пол, конечно, всё понял.

— Давно началось? — спросил он, закрывая за собой дверь в гримерку после концерта.

Я сидел в одиночестве у столика с зеркалом, закинув ноги на соседний стул и размышляя о своей незавидной участи. Я никогда так ужасно не пел!

Я бросил на него тяжелый взгляд и произнес:

— Недели полторы.

— И что, ты язык откусил? Не мог сказать сразу? Не знаешь, как это опасно? Ларри, твою мать, ты совсем мог потерять голос сегодня, ты не понимаешь?!

Пол метался по гримерке из угла в угол и не стеснял себя в выражениях. На этот раз я с ним не спорил.

— И что делать? — обреченно выдохнул я.

— Что делать? — он остановился и взглянул на меня со злорадством. — Отменять концерты, что делать.

Я подскочил.

— Нет.

— Да, Ларри, да. Шутки кончились.

— Мы можем вызвать врача, пусть осмотрит.

— И скажет тебе то же самое. Ты завтра не сможешь выступить.

— Я буду молчать весь день. На саундчеке тоже буду беречься.

— Беречься надо было раньше. Сейчас позвоню доктору Энглерту, может, он сможет сюда вылететь.

Доктор Энглерт не смог. Я в одиночестве ждал в гримерной вердикта. И когда Пол через десять минут вернулся и качнул головой, мне стало не по себе.