Каникулы в Лондоне — 2. Рассвет утраченной мечты

Я вошел, сопровождаемый девушкой из персонала, впереди была тьма, и только огоньки свечей на торте выдавали присутствие здесь гостей.

Затем я услышал мамин голос. Она напевала мелодию, которую пела мне перед сном в детстве:

Twinkle, twinkle, little star,

How I wonder what you are!

Up above the world so high,

Like a diamond in the sky![3]

А потом неожиданно свет появился повсюду! Не резко, а постепенно вокруг моей мамы появились десятки огоньков, превращая пространство вокруг в звездное небо. Я едва сдержал слезы в глазах. Это было необыкновенно красиво и трогательно!

Мама подошла и поцеловала меня первой. За ней потянулись и все остальные — все мои близкие люди, включая некоторых одноклассников, отца, друзей из студии, с которыми мы сотрудничали с самых моих первых шагов в шоу-бизнесе и тех, с кем когда-то в детстве вместе лазили по деревьям.

Каждый вручал мне подарок, обнимал, говорил теплые слова. Потом мы выпили за мое здоровье, и сразу после этого на огромном экране во всю стену ресторана включили фильм. Он длился пятнадцать минут. И с первой секунды я понял, что режиссером и автором идеи был Найл. Сперва появилось его довольное лицо и расстегнутая до пупа рубашка. Он устроился поудобнее перед камерой и заявил:

— Ну что, старик, с двадцатипятилетием! Уверен, такого фильма о тебе еще никто не снимал, поэтому приготовься.

Все засмеялись, и я хмыкнул, покручивая в руке бокал с вином и догадываясь, что этот чудик непременно сейчас что-нибудь выкинет. И правда: он собрал все самые нелепые и смешные моменты — вплоть от того, как я сплю на спине, открыв рот, и добавив к этому соответствующую всеобщему веселью музыку из мультфильма, до моего нелепого падения на улице в шестнадцатилетнем возрасте (кто это снимал вообще?). Он также представил меня как отличного друга, добавив моменты с Роззи и наши с ним посиделки. Так что было над чем посмеяться и погрустить. Отдельно я был благодарен за то, что всё это было сделано по-доброму и помогло вспомнить многие моменты моей жизни. А их за эти годы случилось немало. Но многие безвозвратно исчезают из памяти.

Об Энн не было сказано ни слова, но на одном из кадров я заметил ее в отдалении — это были кадры из Лос-Анджелеса незадолго до расставания. Я скидывал Найлу видео, и он вмонтировал их в этот фильм, тщательно отретушировав и обрезав. Но Энн всё равно в кадр попала. И этого кадра вполне хватило, чтобы я снова всё вспомнил. И подумал о том, каким был бы этот день, если бы она была сейчас здесь, рядом со мной.

Помнит ли она об этом дне?

После фильма вечеринка продолжилась, но я уже не мог воспринимать всё как прежде. Этот вирус во мне словно снова проснулся, хотя спал столько дней. Я сегодня ни разу о ней не вспомнил. До этой минуты. Никто, может, даже не разглядел ее. Но не я.

Я перехватил мамин взгляд после фильма и улыбнулся. Но провести ее не удалось. Она подошла ко мне и тихонько спросила:

— Всё в порядке?

Типичная английская деликатность. Но я знаю, что ей не всё равно. Только расстраивать ее всё равно не хочу.

— Да, — самая лучшая из моих улыбок. — Спасибо, мам.

— Это всё Найл, — пожала она плечами и улыбнулась в ответ.

Я был благодарен маме за то, что она не стала мучать меня вопросами о том, что случилось, и вообще вела себя очень тактично всё это время. Когда я только представил ей Энн после концерта в «Альберт-Холл», она приняла ее, словно лучше девушки не встречала, и мне было сложно понять, что у нее в голове. Нравится ей Энн или нет? Как она относится к тому, что моя девушка из другой страны? Мама никогда не влезала в мою личную жизнь, предоставляя мне полную свободу выбора. Никогда не говорила: «Присмотрись к этой или вон той». Не спрашивала, есть ли у меня кто-то. Она уважала мой выбор. И когда я перестал говорить о ней и таблоиды пестрели заголовками о нашем расставании, она сжала мне руку и произнесла:

— Я не знаю, что случилось, сын. Но если ты хочешь знать: я всегда готова прийти на помощь. Просто дай знать, что тебе это нужно.

А я и сам не знал, что мне нужно. Не знаю и до сих пор.

Я так ничего ей не рассказал. А может быть, стоило? Может, она могла бы дать мне совет, как женщина. Как-то истолковать поведение Энн. Может, я что-то не понял.

Теперь уже поздно.

Я не умею признаваться в своих чувствах. Ни маме, ни девушкам — никому. Может, в этом все дело. Но как-то живу, и ладно.

— Я прогуляюсь, — опуская полупустой бокал на высокой ножке на столик, произнес я.

Мама кивнула, и тотчас устремилась к своему мужу, не желая мешать мне.

На город уже опустился вечерний мрак. Я не смотрел на часы, но по ощущениям было где-то около девяти часов вечера. Не знаю точно.

Я шел и шел. Ветер стремился развернуть меня обратно — дул прямо в лицо, но я посильней запахнулся и упрямо двинулся вперед. Просто шел, не отдавая себе отчета, вперед.

У меня не было цели прийти на тот спуск. Не было желания увидеть Энн снова — я просто знал, что это невозможно.