Каникулы в Риме

– Значит, те трубы тоже не были случайностью… Она должна была позвонить, когда мы выйдем, верно? А впрочем, можно не отвечать. Лера хотела мило подшутить. Понятно, – сказал Макс, и по его голосу Инга поняла, что уж теперь-то ему действительно все понятно. – Что ж… И как вы предполагаете поступить дальше, господин Ячуков?

Инга еле заметно сжала его пальцы, однако Макс вроде не обратил внимания.

– Да все просто, – сказал, улыбаясь, свибловский бандит и поднялся со стула. – Вы заканчиваете трепыхаться, и все. Вы ж еще не начали толком работать, вот и давайте, закругляйтесь, никаких финансовых потерь. Я уже говорил вам, господин Амлинский: я не лезу на вашу территорию – вы не трогайте мою. Я крыса, мне незачем туда, где орлы летают. Парите себе в вышине и не касайтесь наших угодий.

– Крыса, говорите… – протянул Максим. – Орлы, вроде, едят крыс? А впрочем, я не силен в этой ботанике с анатомией. У меня на них аллергия.

И прежде чем Инга успела сообразить, что он делает, Макс выпустил ее руку, шагнул вперед и от всей души, со всем изяществом и непринужденностью опытного боксера-джентльмена, врезал Ячукову.

Тот взмахнул руками, как заполошная птица: не ждал. Макс, пользуясь растерянностью противника, нанес три или четыре быстрых, точных удара, и мужчина в коричневом пиджаке вдруг рухнул Амлинскому под ноги и остался там лежать, громко постанывая.

– Давно хотел это сделать, – удовлетворенно произнес Макс, потирая кулак, и повернулся к матери.

– Это правда, ты изменился к худшему, – процедила она. – Я не верю своим глазам…

– И не надо, мама, – перебил Макс. – Я изложу тебе дальнейший план действий. В Москве я приеду поговорить с тобой и отцом, и не уверен, что этот разговор будет приятным. А сейчас я советую тебе уйти отсюда. Я собираюсь позвонить в полицию, которая с радостью познакомится с Ячуковым. Если ты не желаешь первой испортить столь драгоценную репутацию Амлинских, тебя здесь быть не должно. Это понятно?

Ни слова не сказав, Софья Вениаминовна двинулась к двери, однако у выхода остановилась и обернулась:

– Я не жду, что ты объяснишь, почему ты делаешь это, Макс.

– Потому что я человек, мама, – сказал он, – и ничто человеческое мне не чуждо.

Она покачала головой и вышла. Губы Макса шевельнулись, и впервые Инга знала, что он говорит, без всякого перевода.

«Et tu, Brute?..»[18]

В последний вечер перед отъездом они собрались вшестером в баре: Макс с Ингой, Глеб с Людмилой и Елена с Кириллом.

Звучала приглушенная музыка, под потолком медленно, усыпляюще кружился шар, бросавший повсюду серебряные блики. Предлагалось танцевать, если кто захочет. Никто не хотел; многие отправились гулять, люди из группы, вылетающей завтра в Москву, так и вовсе сбежали урвать последний клочок времени в городе. Шестеро остались здесь.

Как-то так сложилось, что в последние два дня ходили по достопримечательностям именно таким составом. Склеилась компания, бывает. Даже Макс, неделю назад не представлявший, что сможет провести в праздности и общении с людьми такое продолжительное время, почти не выказывал недовольства. Инга знала, что ему тяжело.

О произошедшем они почти не говорили. В тот вечер приехала полиция, аккуратно повязала Ячукова, поблагодарила Макса и отбыла. Амлинский связался с Ильей и объяснил ему ситуацию, ни слова не сказав о матери. Если скандал наберет обороты, если Ячуков внезапно разоткровенничается и его откровения попадут в печать, то трудные времена еще предстоят. Инга полагала, что Макс захочет немедленно улететь обратно в Москву, однако он, к ее полному изумлению, отказался. Заявил, что ему нужно подумать, а Рим на него благотворно влияет в этом плане. Бродил вместе с компанией по достопримечательностям и под конец даже улыбаться начал снова.

Он справлялся с произошедшим, преодолевал барьеры, выстраиваемые годами, он заново узнавал, какой может быть дружба. Инга надеялась, что Макс заодно распознает и любовь, однако о любви не было сказано ни слова.

Курортный роман заканчивался.

Бандиты из переулка, как мысленно называла их Инга, и Ячуков сидели в местной тюрьме; начиналась длинная, сопровождаемая кучами бумаг процедура выдачи злоумышленников России. Глеб уверял, что на воле голубчики не окажутся, отсидят сколько положено и довольно долгое время им будет не до шуток с ни в чем не повинными людьми. Елене и Кириллу рассказали эту историю под страшным секретом, взяв с них обещание, что те будут молчать; обещание было чисто условным, так как ничего тайного на самом деле в истории не имелось, кроме участия Софьи Вениаминовны, о котором, естественно, не упоминалось. Людмила, конечно, тоже знала, но, в отличие от Инги, до сих пор относившейся к «грандиозному плану в переулке» скептически, гордилась следователем-мужем и ни в чем его не упрекала. Конечно, это не Людмилу собирался некрасиво резать дурно пахнущий бандит… Впрочем, по сравнению с истинно неприятной сценой, разыгравшейся на словах в счастливом номере 333, это была увеселительная прогулка, не более.