Каннибалы

– Ну! А мы завтра. И как? Растоптан, смят, покорен? Ну!

Значит, не все потеряно. Далеко не все. Теперь желудок ощущал ласковое прикосновение только что съеденного. Борис хохотнул:

– Вполне.

– Чем кормили-то?

– Селедкой.

– Ничо себе.

– На тарелках из Икеи.

– Ничо себе. Да, я читал: он такой. Малость отморозок. Но гений. Что, правда из Икеи?

– Верка говорит.

– Ну!

Борис рискнул, уже не думая всерьез, что рискует:

– Слушай. Мне от тебя нужно то, чего добился друг Остапа Бендера от польской красавицы Инги Зайонц.

– Ну?

– Любви.

– Это-то я понял.

Борис постарался говорить как ни в чем не бывало:

– Мне до зарезу нужно поговорить с Соколовым.

– Ну? – удивление собеседника стало настороженным. – Поговори.

– Устрой нам встречу?

Пауза. Желудок Бориса снова заледенел, окаменел, упал вниз, придавив все нежное, что располагалось ниже, и только тогда Борис осознал, что собеседник нажал «отбой». Он набрал номер снова… не только «отбой» – абонент был уже недоступен.

Когда Борис вернулся к столу, ответил «все в порядке», подали эту чертову бруснику. Борису казалось, что на тарелке перед ним его собственные выбитые мозги. Вера разевала рот, что-то говорила.

– Все в порядке, – опять сказал он ее лицу.

16

Ламп в зеркале не хватало. Их свет не доставал до сумрачных углов гримерки. Даша щелкнула выключателем у двери. Наклонилась, заглядывая под стулья, диван. Желтый казенный свет, сочившийся с потолка, сразу превратил таинственную пещеру в захламленную комнатушку. Но показал и телефон – под самым трюмо. Наверное, выпав из кармана и заехал по скользкому ковролину. Даша подняла телефон, вытянула заодно и белесого «червяка трико». Повесила на подлокотник дивана. Справилась по бумажке с записанным пин-кодом. Набрала номер. Петр, так он себя назвал, обрадовался:

– А, вы еще в театре, Даша? Ура. Вот спасибо, что нашли!

– Пожалуйста.

– Вы теперь выключите его. Он мне прямо сейчас – не нужен.

– Хорошо.

– Но вы все равно – держите его в надежном месте? Чтобы не сперли. Все-таки не дешевая игрушка. А я потом заберу… Я в командировку уехал.

Даша предложила:

– Давайте я вам на вахте оставлю. У охранников. Вернетесь – заберете.

– Сопрут, – убежденно перебил Петр. И не дал ей возразить: – У нас в Питере не сперли бы. А тут – Москва.

– Хорошо.

Даша задержала палец на кнопке. Экран погас. Она расстегнула маленькую продолговатую сумку. В ней, вложенные друг в друга, лежали атласные туфли с твердыми носами и стельками. Сунула телефон, застегнула молнию. Самое надежное место: в сумке – запасная пара пуантов. Все можно забыть, потерять, оставить. Но не запасные туфли.

17

«До свиданья, Даша», – Петр сказал уже в пустоту. Хмыкнул. Абсурдный аргумент срабатывал всегда – с дворниками, студентами, бомжами, медсестрами, профессорами, детьми, водилами, пенсионерами, всеми. Сработал и в этот раз. У нас – Питер. Москва непонятная, в ней все не так, и значит, все – плохо, потому что это не Питер. Некоторая логика в этом, если присмотреться, была.

Петр включил маячок. Его телефон тотчас обнаружился в прямоугольнике, очерчивающем на карте Большой театр. «Большое вам, Даша, спасибо». Приятно иметь дело с глупыми людьми. Теперь он точно знал, где она.

Лида вплыла с озабоченным лицом.

– Все хорошо?

– Телефон посеял, – объяснил Петр, убирая маячок: – Сознательный гражданин, к счастью, нашел.

– Я не про это, – ответила Лида.

– Конечно, хорошо! – заверил Петр.

18

Прохладная застекленная витрина в буфете наглядно объясняла, как несправедлив мир. Направо были агнцы овощных салатов, свежих соков и смузи, гречневой каши без масла, парной рыбы. Налево румянились на подносах козлищи: булки с изюмом, взбитыми сливками, шоколадной крошкой, сахарной глазурью, пирожные «берлинские» и «датские», песочные колечки, сахарные трубочки, слоеные языки. Вероника передвинулась еще на шаг вперед. Морковный салат с орехами вроде ничего. Хотя бы в смысле цвета. И желтые капли – это, наверное, мед. Но лучше спросить у буфетчицы: не масло ли, не дай бог.

Все из-за гребаной художки – художественной гимнастики.

Вот Плисецкую сейчас бы поставить на сцену? Корова толстожопая.

Уланову? Корова с висячими коленками.

Семенову? Бегемот с большими сиськами.

Про Маликову вообще лучше не вспоминать: там сиськи сразу приделаны к жопе.

И ничего – легенды балета. Великие, гениальные. Им кто-нибудь когда-нибудь про жир сказал? Да хоть подумал? В этом все и дело.

Гимнастика обнулила счет. Вслед за олимпийскими чемпионками бросились худеть и балерины. После спортивных побед на ковре всем стало интересно смотреть, что там под юбкой (ответ: треугольные трусы, пришитые к пачке) – и пачки превратились в тощие шляпки ядовитого гриба, шлепающие в такт.

Вот у Кшесинской были настоящие пачки. Пышный наряд, который удачно прикрывал и жопу, и жопины уши. И бриллианты под стать. Вот в те бы времена Веронике про «форму» никто слова не сказал, пискнуть бы не посмели. С ее фигурой, слышите? – с фигурой! – она бы великих князей солила бочками.

При слове бочка Веронике представились огурец, селедка в голландской булке, кольца жареного лука. Сглотнула слюну.